По мнению многих философов и мыслителей нашего времени противоречие в культуре двадцатого века проистекают из противоречия между человеком и машиной. Вообще, прошедший век продемонстрировал человечеству, что культура как интегрирующее начало общественного развития охватывает не только сферу духовного, но во все большей степени - материально-го производства.

Все качества техногенной цивилизации, чье рожде-ние было отмечено чуть более трехсот лет назад, смогли проявиться в полной мере именно в нашем столетии. В это время цивилизационные процессы были максимально динамичны и имели определяющее значение для культуры. Между традиционной гуманитарной культурой европейского Запада и но-вой, так называемой «научной культурой», производной от научно-технического прогресса XX века, с каждым годом растет катастрофический разрыв. Вражда двух культур может привести к гибели человечества.

Острее всего этот конфликт сказался на культурном самоопределении отдельно взятого человека. Техногенная цивилиза-ция могла реализовать свои возможности только через полное подчинение сил природы человеческому разуму. Такая форма взаимодействия неизбежно связана с широким использованием научно-технических достижений, которые помогали современни-ку нашего века ощущать свое господство над природой и лишали при этом его возможности ощутить радость гармонического сосу-ществования с ней.

Машинное производство имеет космологическое значение. Царство техники - особая форма бытия, возникшая совсем недавно и заставившая пересмотреть место и перспективы человеческого существования в мире. Машина - значительная часть культуры, в XX веке осваивает гигантские территории и овладевает массами людей, в отличие от прошлых эпох, где культуры охватывали не-большое пространство и небольшое количество людей, строясь по принципу «подбора качеств». В XX столетии все делается мировым, все распространяется на всю человеческую массу. Воля к экспансии вызывает неизбежно к исторической жизни широкие слои населе-ния. Эта новая форма организации массовой жизни разрушает кра-соту старой культуры, старого быта и, лишив культурный процесс оригинальности и индивидуальности, формирует безликую псевдо-культуру.

К такому состоянию европейская культура пришла вполне за-кономерно, так как культурное взросление носит циклический ха-рактер, а техногенная цивилизация - последнее звено этого разви-тия. Автор «Заката Европы» воспринимал культуры как живые ор-ганизмы, знающие рождение, расцвет, увядание и смерть. Восемь великих культур в шпенглеровской морфологии являются носите-лями подлинной всемирной истории: египетская, вавилонская, ин-дийская, китайская, мексиканская, античная, магическая (арабская)

и наша европейская «фаустовская». Все они после эры культурного расцвета вступают в период окостенения цивилизации. Для О. Шпенглера очевидно, что цивилизационный процесс благопри-ятен для развития техники, но губителен для великих творений: ис-кусства, науки, религии, т. е. собственно культуры.

Испанский философ - Ортега-иГассет - оценивая сложившуюся ситуацию в Европе 20-30 гг., обращается к итогам ХIХ века. По мнению философа он принес человечеству огромные плодотворные заво-евания. Главными из них были победа политической демократии и парламентаризма, а также невиданное ни в одну из прошлых эпох мировой истории развитие техники. Но в начале XX века со всей очевидностью обнаружилось, что он создает новую, несходную с XIX веком историческую ситуацию, ситуацию, которая резко отличает его не только от девятнадцатого, но и от всех прежних веков мировой истории.

Наиболее наглядный и очевидный показатель происшедшего исторического сдвига Ортега усматривает в огромном увеличении численности той людской массы, которая окружает человека XX века и которая не может не броситься в глаза каждому бесприст-растному наблюдателю повседневной жизни новой эпохи. Девятнад-цатый век не только способствовал развитию науки и техники, но и в несколько раз увеличил население земли, а особенно больших городов. И вместе с тем, создав новые, почти безграничные источ-ники богатства и комфорта, он дал большой массе людей ощущение легкости жизни, лишил ее нравственной требовательности к себе, чувства ответственности перед настоящим и будущим, уважения к труду и традиционным нормам общественной морали. Этот ис-торический феномен Ортега называет «восстание масс», подчеркивая, что охарактеризованная им новая для европейской жизни историческая ситуация имеет как свои положи-тельные (подъем техники, создание новых потребительских благ, условии большего комфорта, облегчение культурного обмена и воз-можности сношений между различными частями света), так и свои резко отрицательные стороны, свидетельствующие о глубоком кризисе, переживаемом современным человечеством.

Ситуация нарушения культурной целостности и разрыва органической связи человека с природными основаниями жизни в XX веке интерпретируется культурологами как ситуация отчуждения.

Отчуждение - это процесс превращения различных форм человеческой деятельности и ее результатов в самостоятельную си-лу, господствующую над ним и враждебную ему. За примером далеко ходить не надо. Телевизор - чудо ХХ века. И мы уже без иронии называем его членом семьи. Люди ходят друг к другу в гости, а телевизор служит фоном, связкой для разговора. Отсюда, потеря умения общаться. Сегодня ребенок сначала становится зрителем и лишь потом читателем, получив готовую визуальную картинку и лишившись возможности самостоятельно, используя собственное изображение представить героя того или иного литературного произведения. Телефон - не менее замечательный подарок НТР человечеству. Но возможность быстро сообщить информацию изжила культуру письма. Ведь верно, сегодняшние послания никогда не сравнятся по содержательной наполненности и языковому оформлению даже с письмами начала века нынешнего.

Отчуждающий ме-ханизм связан с рядом проявлений: бессилие личности перед внеш-ними силами жизни; представление об абсурдности существования; утрата людьми взаимных обязательств по соблюдению социального порядка, а также отрицание господствующей системы ценностей; ощущение одиночества, исключенности человека из общественных связей; утрата индивидуумом своего «я», разрушение аутентичнос-ти личности.

«Прогнозирование» мыслителей XIX века связано с негатив-ным отношением к судьбам европейской культуры, продемонстри-ровавшей, что она сама является источником отчуждения личности от подлинных целей бытия. Радикальный поворот в истолковании культуры был обозначен в трудах А. Шопенгауэра, поставившего под сомнение прогрессивную направленность всякой разумной деятельности человека.

С точки зрения А. Шопенгауэра, в процессе длительной социальной эволюции человек не сумел развить свой организм до более совершенного, чем у любого другого животного. В борьбе за свое су-ществование он выработал в себе способность заменять деятель-ность собственных органов их инструментами. К XIX веку развитие машинного производства актуализировало эту проблему. В резуль-тате, считал А. Шопенгауэр, оказалось бесполезным обучение и со-вершенствование органов чувств. Разум, следовательно, не особая духовная сила, а отрицательный итог отключения от базисных актов, названный философом отрицанием «воли к жизни».

В представлении последователя А. Шопенгауэра Ф. Ницше от-чуждение человека от культурного процесса имеет еще более острые формы, так как ницшеанская культурфилософия строится на отри-цании христианских ценностей. Уже в одной из первых книг «Происхождение трагедии из духа музыки» провозглашается примат идеалов эстетического величия над нравственными идеалами. Искусство предстает как дополнение и завершение бытия. Усматривая рождение художественной культуры в недрах самой трагической действительности, философ не только отрицает противопоставление жизни страданию, но и видит в последнем истинный источник творчества. Трагическая сущность выражается через противоборство аполлоновского и дионисийского начал, примирение происходит под эгидой Диониса. Мир олимпийских богов, являющихся олицетворением классической упорядоченности, заслоняет от человека подлинное бытие. Когда же пена иллюзии исчезает и мир обнажает истинные свои черты, человека переполняет дионисийское чувство потрясения.

Дионисийская чрезмерность, а не аполлоновская мера вела человека к истине. Ф. Ницше определяет культуру как форму стихийной жизни или художественный стиль народного духа. Социальной базой высшей культуры является общество, построенное по иерархическому принципу: масса рабов, лишенных творческого н каста свободных, которым суждено воспитать гениев-творцов.

Проблема кризиса культуры в результате отчуждения чело-века от результатов его деятельности получила свое развитие в ряде философских школ XX века. Экзистенциальная философия поста-вила в число актуальнейших проблем нынешнего столетия такие во-просы как абсурдность человеческого существования и тотальная изолированность его от социума (А. Камю, К. Ясперс, М. Хайдеггер).

Работу Альбера Камю «Миф о Сизифе» иногда назы-вают «манифестом атеистического экзистенциализма», хотя для читателя, не знакомого с католицизмом, его ду-хом и догматами, будет не очень понятно, почему рассуж-дения мыслителя об абсурде, самоубийстве и «все дозво-лено» Достоевского вообще относятся к атеизму. Но во Франции 40-х годов это произведение Камю воспринима-лось как прямая атака на религию. Французский мысли-тель стремится проанализировать сознание человека, лишившегося религии, веры в бога, а именно такова судь-ба современного человека, как считает Камю. Это созна-ние находится на той грани, когда веры у человека уже нет, а новой точки опоры еще нет. Человеку в таком со-стоянии очень трудно примириться с мыслью о бессмыс-ленности поисков внешней опоры, с тем, что он должен рассчитывать только на себя. Это «разорванное» созна-ние - сознание абсурда - Камю и выразил в «Мифе о Сизифе». Если бога нет, стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить? - задает мыслитель свой главный вопрос. Столкновение с бессмысленностью мира - делается вывод в книге - приводит нерелигиозного человека к единст-венному выходу, к надежде, которая заключена в нем са-мом, в творческой открытости его существования.

К очерку Камю примыкает небольшая работа Жана Поля Сартра - одного из крупнейших философов XX ве-ка. Сартр четко и недвусмысленно ставит по крайней мере два важнейших философских вопроса: существует ли «природа человека» и каково отношение «свободы челове-ка» и «обстоятельств»? На первый вопрос мыслитель от-вечает в духе экзистенциализма, доказывая принципиаль-ное положение об открытости человека, о том, что чело-век - это не что иное, как тот проект, который им самим конструируется, это то, что каждый решается сделать со своей жизнью, это - самоопределение, а не предопределение. Нет никакой «природной» или «божественной» сущ-ности, которая могла бы предрешать поведение и мышле-ние, тем более неверно было бы приписывать человеку предопределение свыше. За этими рассуждениями Сартра лежит максима экзистенциалистской морали - человек совершенно свободен в своей внутренней жизни, и никакие обстоятельства не могут поколебать этой его изначальной свободы, от которой, как парадоксальным образом выразил это Сартр, человеку не спастись. Но парадокс заключен не только в способе выражения, но и в том, что Сартр, сам, видимо, того не желая, начинает строить совершенно определенную картину человеческого бытия, возвращаясь к концепции человека как существа, имеющего свое «ес-тество», а именно естество внутренней свободы. Кроме того, человек - и это понятно не только марксистам - не может довольствоваться только внутренней свободой. Изменение внешних обстоятельств, создание достойного людей образа жизни - важнейший принцип гуманизма.

Искусство связывается с другими силами культурной деятельности и приобретает ряд вторичных функции. Оно играет важную роль в процессе возникновения ремесел и экономическим ценностей. Искусство и знание находятся в тесном родстве друг с другом. В натуралистическом изобразительном искусстве всегда присутствует точное наблюдение и стремление к изучению окружающей среды. Символизм искусства и научные диаграммы порой тесно связаны друг с другом. Современные критики, как правило, рассматривают произведение искусства как оригинальное послание творческой личности к публике, как выражение эмоционального или интеллектуального состояния, передаваемого посредством искусства от одного человека к другому. Такое представление имеет смысл только в том случае, если при этом не врывается значение целостного культурного контекста и традиций искусства. Подобно многим артефактам, или продуктам человеческой деятельности, произведения искусства становятся частью общества, и их развитие, так же как и их функцию, можно понять, лишь изучая их в социальном контексте.

Осмысление тех процессов, которые преобразовывали художественную культуру ХХ века приходило не сразу. Первоначально стремительные перемены, которые происходят в искусстве, вызывают в эстетической теории и художественной критике широчайшую гамму оценок и откликов - от радостных приветствий новых поисков и головокружительных опытов до резкого неприятия нового как нар-ущающего традиции и потому разрушительного, пошлого, низкого. И действительно, стоит только представить себе ставшие те-перь классическими панно А. Матисса «Танец» и «Музыка», выполненные им по заказу С. Щукина в 1910 году, чтобы ощутить резкое неприятие, с которым воспринималась новая живопись публикой, воспитанной на «академических» произведениях: резко противопоставлен локальный оранжевый цвет обнаженных тел иссиня-фиолетовому и темно-зеленому как обозначению неба и земли; фигуры музыкантов даны предельно лаконично, упрощенно, даже примитивизировано. Фигуры танцующих женщин обобщены до своего рода «пластической формулы» танца. Неудивительно, что в том же 1910 году на выставке Осеннего салона в Париже оба панно произвели скандальную сенсацию.

Несомненно, что в XX веке роль цвета и как носителя смысла, и как языка, на котором говорит художник, чрезвычайно возрастает. Цвет приобретает собственную значимость, красоту. А. Матисс, опиравшийся в своем творчестве на эстетическую зна-чимость цвета, подчеркивал: «Цвет действует тем сильней, чем он проще». Однако и эта необычная, нетрадиционная значимость цвета все же не лишена собственной традиции. И если в европейском искусстве эта традиция не выступает со всей очевидностью, хотя она и достаточно ясна в искусстве средневековой Европы, те в странах Востока.(особенно мусульманского Востока) роль цве-та в прикладном искусстве и декоративном убранстве интерьера огромна. Таким образом, и особое отношение к цвету, характерное для искусства начала и середины XX века, не является уж столь новым неожиданным, но оказывается освоением внеевропейской традиции, не сущей в себе многовековой опыт изобразительного творчества.

То же самое можно сказать о слове как средстве литературы, «самовитом» слове, по выражению русских футуристов. Не менее характерными являются такие же процессы в развитии музыки, когда сериальность, алеаторика, додекафония становятся важными средствами выражения мысли, носителями смыслов и значений в обновленной художественной ткани. Движение, пластика челове-ческого тела, маска, элементы символики и условности, разруше-ние границы между сценой и залом и обытовление языка театра - все это не в меньшей мере «знакомые незнакомцы», новое, но обладающее своей традицией в истории мировой культуры.

Произошло изменение уровней культуры, повышение самостоятельности отдельного индивида, его независимости от обычаев и обрядов, традиции и установлен-ных правил этикета, поведения, общения. Независимость эта дала мнимую свободу, поскольку истинная свобода не может основы-ваться на отрицании традиций, уходе от них. Истинная свобода есть выражение преемственности духовного опыта поколений, и на этой основе зиждется зависимость от традиций нравственной культуры, внешних и внутренних правил, установленных этой тра-дицией, определяющих во многом стиль и ведущие ориентиры жизни, систему духовных ценностей, принципов, установок. Имен-но эта основа и создает подлинную, осознанную, взвешенную самостоятельность в принятии решении, выборе действий. Но при ослаблении культурных традиции, обеднении преемственности внутренняя свобода все больше заменялась свободой внешней, самостоятельность духа - самостоятельностью тела, что посте-пенно приводило к снижению духовности и уровня культуры.

В философии и эстетике XIX--XX веков было предложено мно-го объяснений процессов понижения культуры. Здесь и уско-ренный прогресс всех "сторон материальной жизни, технико-про-мышленной сферы, в результате которого человек не успевал ду-ховно развиваться в том же темпе, становился поверхностным постоянно куда-то спешащим, не имеющим ни времени, ни сил на то, чтобы остановиться, всмотреться, осознать, духовно освоить явления и факты действительности. Где же ему было «вчитаться» в другого человека, вжиться в какую-либо гуманитарную пробле-му. В других случаях упрекали технику с ее голым рационализмом, технократическое мышление, не признающее ничего кроме открытого прагматизма. Упрекали в этом и тех, кто оказывался у власти, у рычагов управления обществом, ибо они, часто не обла-дая сами должной культурой, не имеют возможности и правильно оценить ее смысл, экономят на культуре, придавая значение лишь узкому профессионализму, стимулируя тем самым духовное вы-рождение и деградацию. Вероятно, совокупность параллельно раз-вивающихся процессов, имеющих общий корень - ослабление связей поколений в сфере культуры, в равной мере порождала и безоглядное развитие техники, и измельчание человеческих инте-ресов и потребностей, и чрезмерную рационализацию сознания, и возрастание культуры городов с сопровождающим ее обезличи-ванием человеческих отношений. Во всяком случае в результате страдала духовная культура, а следовательно - страдал человек, .потому что он обесценивался как индивидуальность, обесценивались его жизнь и природа, окружающая среда как источник ду-ховной и материальной жизни личности. Все это в равной мере и привело к изменениям в области художественной культуры и в области искусства.

Умира-ет ли искусство? - этот вопрос возникает неоднократно при взгляде на его изменившееся лицо. И все же международное сооб-щество эстетиков приходит постепенно к единому выводу: нет, не умирает. «Трансформация искусства, но не его смерть; оно в на-стоящее время занимается экспериментами, способными привести к eгo обновлению”, - утверждает в 70-е годы Л. Гарсен (Фран-ция).

Постмодерн - одно из ведущих направлений в искусстве последних десятилетий. Проблема постмодерна состоит в определении его места. Он либо является крайней стадией проявления авангарда, либо представляет собой самостоятельный этап культурного развития. Постмодернисты отказываются вписываться в авангардную поэтику, претендуя на оригинальность и новизну своего творчества. Но это не так. Постмодернизм - это очень красивая поза, но не более. Приемы и методы этого направления мы сможем найти в предыдущих культурных традициях. Нпр., в барокко. Ряд искусствоведов, проводя аналогии между барокко и постмодерном, идут вслед за П. Флоренским. Философ рассматривал мировую культуру как повторяющуюся смену двух замкнутых типов культур - средневекового и возрожденческого, что открывает источник духовной общности символизма, футуризма, конструктивизма и барокко. Постмодерн как и барокко работает с символами, но несет при этом полную аннигиляцию художественного образа. Разрушение стереотипа, «борьба» с логизированным пространством предлагает не тот ноль, который присоединяясь к единице, дает десятку (символ барокко), а ноль, утверждающий сам себя. Отсюда, нарастающее чувство дегуманизации и опустошенности постмодернистской свободы. Но при этом, сквозь передразнивание, передергивание, ерничанье прорывается драматическое. Пародируя не реальность, а пародию на нее, художник постмодерна добивается удивительного эффекта. Пародия в квадрате возвращает нас к оригиналу. И вот таким сложным путем художник возвращает нас к изначальным человеческим ценностям, ставшими затертыми.

Таким образом, в искусстве XX века происходило и происходит интенсивнейшее движение в глубь человека, чтобы вопреки падению нравов, на-ступлению технократической идеологии, обесчеловечиванию при-роды, вопреки всему, что направлено против человека, вновь воз-величить его внутренний мир, его духовный потенциал, раскрыть и рассмотреть его, понять и увидеть, что нет в мире ничего тако-го, что не могло бы подпасть, под духовное влияние человека, его интеллекта, его души.

В контексте заявленной проблемы очень важна синергитическая перспектива человечества, некий симбиоз человека, природы и общества. Последнее идет к созданию единой информационной сети. Макклюэн, Масуда, Тофлер - все они связывают социокультурный процесс со средствами коммуникации, в основе которой лежит компьютер.

В 1996 году вышла книга Пола Кеннеди «Готовясь к двадцать первому веку», которая тут же стала бестселлером. В ней он попытался определить, что же ждет молодежь в профессиональном отношении в грядущем веке. По его мнению, рынок компьютерно грамотных людей скоро будет переполнен, поэтому нужно развивать свои гуманитарные таланты: способность к общению, познания в политике и международных делах. В вопросе, в каких областях будет наибольший спрос, Пол Кеннеди согласен с психологом Робертом Райхом, который утверждает, что наилучшие перспек-тивы у тех, кого он называет "анали-тиками символов", то есть у людей, которые умеют работать с символами и анализировать их, например, это требуется при составлении банков данных, в программном обеспечении, на рынке ценных бумаг, в сценарном деле, а все эти сферы имеют международное значение. И в связи с глобализацией, спрос на таких специалистов есть во всем мире. Если убрать все научные термины, то станет понятным, что Кеннеди имеет в виду прежде всего людей творческого труда, способных делать выводы из прочитанного, но при этом не боящихся любого оборудования - начиная от кухонного и заканчивая банковским. И вот кто выживет (по, мнению автора; в двадцать первом веке: юристы, изобретатели, дизайнеры - эти профессии соответствуют требо-ваниям глобализации.

Двадцатый век заставил многих ученых рассматривать культу-ру как противоположное цивилизации образование. Если цивилиза-ция всегда стремится к неуклонному движению вперед, ее путь - восхождение по лестнице прогресса, то культура осуществляет свое развитие, отказавшись от однонаправленного линейного движения вперед. Культура не использует предшествующее духовное наследие как трамплин для новых достижений по той причине, что она не может отказаться целиком или частично от культурного фонда. Напротив, огромное значение в культурном процессе имеет сопричастность с различными воплощениями традиции. Культура может строиться только на основе духовной преемственности, только с учетом внутрен-него диалога культурных типов.

Сегодня развитие принципа диалога культур - реальная воз-можность преодолеть глубочайшие противоречия духовного кризи-са, избежать экологического тупика и атомной ночи. Реальным при-мером консолидации различных культурных миров является союз, сформировавшийся к исходу XX века в Европе между европейскими нациями. Возможность аналогичного союза между огромными куль-турными регионами может возникнуть только при условии диалога, который сохранит культурные различия во всем их богатстве и многообразии и приведет к взаимопониманию и культурным контактам.

Список использованной литературы

Айсина Ф. О., Андреева И. А. “История мировой культуры”, “Просвещение”, М., 1998.

Ортега-и-Гассет Х. “Эстетика. Философия культуры”, “Искусство”, М., 1991.

Руднев В. П. “Словарь культуры ХХ века”, М., 1998.

Селиванов В. В. “Искусство ХХ века”, М., 1991.

“Сумерки богов” (сборник статей), М., 1991.

Человек и машина

(Проблема социологии и метафизики техники)

Н. А. БЕРДЯЕВ

(«Вопросы философии» 1989 № 2 С. 147-162)

Не будет преувеличением сказать, что вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века единственной сильной верой современного цивилизованного человека осталась вера в технику в ее мощь и ее бесконечное развитие. Техника есть последняя любовь человека, и он готов изменить образ под влиянием предмета своей любви.

И все, что происходит миром, питает эту новую веру человека. Человек жаждал чуда для веры, и ему казалось, что чудеса прекратились. И вот техника производит настоящие чудеса. Проблема техники очень тревожна для христианского сознания, и она не была еще христианами осмыслена. Два отношения существуют у христиан к технике, и оба недостаточны. Большинство считает технику религиозно нейтральной и безразличной. Техника есть дело инженеров. Она дает усовершенствования жизни, которыми пользуются и христиане. Техника умножает блага жизни. Но эта специальная область, не затрагивающая никак сознания и совести христианина, не ставит никакой духовной проблемы. Христианское же меньшинство переживает технику апокалиптически. испытывает ужас перед ее возрастающей мощью над человеческой жизнью, готово видеть в ней торжество духа антихриста, зверя, выходящего из бездны. Злоупотребление апокалипсисом особенно свойственно русским православным. Все, что не нравится, все, что разрушает привычное, легко объявляется торжеством антихриста и приближением конца мира. Это есть ленивое решение вопроса. В основании его лежит аффект страха. Впрочем, первое

решение в смысле нейтральности тоже ленивое, оно просто не видит проблемы.

Технику можно понимать в более широком и в более узком смысле. Tēchne

значит и индустрия, и искусство. Technāxa значит фабриковать, создавать с искусством. Мы говорим не только о технике экономической, промышленной,

военной, технике, связанной с передвижением и комфортом жизни, но и о технике мышления, стихосложения, живописи, танца, права, даже о технике духовной жизни, мистического пути. Так, напр., йога есть своеобразная духовная техника.

Техника повсюду учит достигать наибольшего результат при наименьшей трате сил. И такова особенно техника нашего технического, экономического века. Но в нем достижения количества заменяют достижения качества, свойственные технику-мастеру старых культур. Шпенглер в своей новой небольшой книге «Der Mensch und die Technik» определяет технику как борьбу, а не орудие. Но,

бесспорно, техника всегда есть средство, орудие, а не цель. Не можѐт быть технических целей жизни, могут быть лишь технические средства; цели же жизни всегда лежат в другой области, в области духа. Средства жизни очень часто подменяют цели жизни, они могут так много занимать места в человеческой жизни, что цели жизни окончательно и даже совсем исчезают из сознания человека. И в нашу техническую эпоху, это происходит в грандиозных размерах.

Конечно, техника для ученого, делающего научные открытия, для инженера,

делающего изобретения, может стать главным содержанием и целью жизни. В

этом случае техника, как познание и изобретение, получает духовный смысл и относится к жизни духа. Но подмена целей жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа, и так это и происходит. Техническое орудие по природе своей гетерогенно как тому, кто им пользуется, так и тому,

для чего им пользуются, гетерогенно человеку, духу и смыслу. С этим связана роковая роль господства техники в человеческой жизни. Одно из определений человека как homo faber - существо, изготовляющее орудие, которое так распространено в историях цивилизаций, уже свидетельствует о подмене целей жизни средствами жизни. Человек, бесспорно, инженер, но он изобрел инженерное искусство для целей, лежащих за его пределами. Тут повторяется то же, что с материалистическим пониманием истории Маркса. Бесспорно, экономика есть необходимое условие жизни, без экономического базиса невозможна умственная и

духовная жизнь человека, невозможна никакая идеология. Но цель и смысл человеческой жизни лежит совсем не в этом необходимом базисе жизни. То, что является наиболее сильным по своей безотлагательности необходимости, совсем не является от этого наиболее ценным. То же, что стоит выше всего в иерархии ценностей, совсем не является наиболее сильным. Можно было бы сказать, что наиболее сильной в нашем мире является грубая материя, но она же и наименее ценна, наименее же сильным в нашем грешном мире представляется Бог, Он был распят миром, но Он же является верховной ценностью1 . Техника обладает такой силой в нашем мире совсем не потому, что она является верховной ценностью.

Мы стоим перед основным парадоксом: без техники невозможна культура, с

нею связано самое возникновение культуры, и окончательная победа техники в культуре, вступление в техническую эпоху влечет культуру к гибели. В

культуре всегда есть два элемента – элемент технический и элемент природно-

органический. И окончательная победа элемента технического над элементом природно-органическим означает перерождение культуры во что-то иное, на культуру уже не похожее. Романтизм есть реакция природно-органического элемента культуры против технического ее элемента. Поскольку романтизм восстает против классического сознания, он восстает против преобладания технической формы над природой. Возврат к природе есть вечный мотив в истории культуры, в нем чувствуется страх гибели культуры от власти техники,

гибели целостной человеческой природы. Стремление к целостности, к

органичности есть также характерная черта романтизма. Жажда возврата к природе есть воспоминание об утраченном рае, жажда возврата в него. И всегда доступ человека в рай оказывается загражденным. Французские томисты любят делать различие между agir (ргасtōn) и faire (poietōn)2 . Это старое схоластическое различие. Agir значит свободное упражнение человеческих сил, faire же значит создание продуктов, фабрикование. В первом случае центр тяжести лежит в человеке, в творящем, во втором же случае - в продукте. Техническая эпоха требует от человека фабрикации продуктов, и притом в наибольшем количестве

1 О том, что высшие ценности являются наименее сильными, хорошо говорит Н. Гартман в своей «Этике» 2 см. например, книгу Маритена «Art et scolastique»

при наименьшей затрате сил. Человек делается орудием производства продуктов.

Вещь ставится выше человека.

Можно установить три стадии в истории человечества - природно-органическую,

культурную в собственном смысле и технически-машинную. Этому соответствует различное отношение духа к природе - погруженность духа в природу; выделение духа из природы и образование особой сферы духовности; активное овладение духом природы, господство над ней. Стадии эти, конечно, нельзя понимать исключительно как хронологическую последовательность, это прежде всего разные типы. И человек культуры все еще жил в природном мире, который не был сотворен человеком, который представлялся сотворенным Богом. Он был связан с землей, с растениями и животными. Огромную роль играла теллурическая мистика, мистика земли. Известно, какое большое значение имели растительные и животные религиозные культы. Преображенные элементы этих культов вошли и в христианство. Согласно христианским верованиям, человек из земли вышел и в землю должен вернуться. Культура в период своего цветения была еще окружена природой, любила сады и животных. Цветы, тенистые парки и газоны, реки и озера, породистые собаки и лошади, птицы входят в культуру. Люди культуры,

как ни далеко они ушли от природной жизни, смотрели еще на небо, на звезды, на бегущие облака. Созерцание красот природы есть даже по преимуществу продукт культуры. Культуру, государство, быт любили понимать органически, по аналогии с живыми организмами. Процветание культур и государств представлялось как бы растительно-животным процессом. Культура полна была символами, в ней было отображение неба в земных формах, даны были знаки иного мира в этом мире. Техника же чужда символики, она реалистична, она ничего не отображает, она создает новую действительность, в ней все присутствует тут. Она отрывает человека и от природы и от миров иных.

Основным для нашей темы является различение между организмом и организацией. Организм рождается из природной космической жизни, и он сам рождает. Признак рождения есть признак организма. Организация же совсем не рождается и рождает. Она создается активностью человека, она творится, хотя творчество это и не есть высшая форма творчества. Организм не есть агрегат,

он не составляется из частей, он целостен и целостным рождается, в нем целое

предшествует частям, и присутствует в каждой части3 . Организм растет,

развивается. Механизм, созданный организационным, процессом, составляется из частей, он не может расти и развиваться, в нем целое не присутствует в частях и не предшествует частям. В организме есть целесообразность,

имманентно ему присущая, она вкладывается в него Творцом или природой,

она определяется господством целого над частями. В организации есть целесообразность совсем другого рода, она вкладывается в нее организатором извне. Механизм составляется с подчинением его определенной цели, но он не рождается с присущей ему целью. Часы действуют очень целесообразно, но эта целесообразность не в них, а в создавшем и заведшем их человеке.

Организованный механизм в своей целесообразности зависит от организатора. Но в нем есть инерция, которая может действовать на организатора и даже порабощать его себе. В истории были организованные тела, подобные жизни организмов. Так, патриархальный строй, натуральное хозяйство представлялись органическими и даже вечными в своей органичности. Органический строй обычно представлялся созданным не человеком, а или самой природой, или Творцом мира. Долгое время была вера в существование вечного,

объективного порядка природы, с которым должна быть согласована и которому должна быть подчинена жизнь человека. Природному придавался как бы нормативный характер. Согласное с природой представлялось и добрым и справедливым. Для древнего грека и для средневекового человека существовал неизменный космос, иерархическая система, вечный ordo. Такой порядок существовал и для Аристотеля и для св. Фомы Аквината. Земля и небо составляли неизменную, иерархическую систему. Самое понимание неизменного порядка природы было связано с объективным теологический принципом. И вот техника в той ее форме, которая торжествует с конца XVIII

в. разрушает эту веру вечный порядок природы и разрушает в гораздо более глубоком смысле, чем это делает эволюционизм. Эволюционизм признает изменения, но эти изменения происходят в той же ступени природной действительности. Эволюционизм возник главным образом из наук биологических,

и поэтому самое развитие было понято как процесс органический. Но мы не

3 См.Driesch. «La philosophie de l,organisme»

живем в век наук биологических, мы живем в век наук физических, в век Эйнштейна а не век Дарвина. Науки физические не так благоприятствуют органическому пониманию жизни природы, как науки биологические. Биология сама была механистической во второй половине XIX века, но она благоприятствовала органическому пониманию в других областях, напр., в

социологии. Натурализм, как он сложился во второй половине прошлого века,

признавал развитие в природе, но это развитие происходило в вечном порядке природы. Поэтому он особенно дорожил принципом закономерности процессов природы, которым гораздо меньше дорожит современная наука. (…) С этим связан смысл всей технической эпохи. Господство техники и машины есть прежде всего переход, от органической жизни к организованной жизни, от растительности к конструктивности. С точки зрения органической жизни техника означает развоплощение, разрыв в органических телах истории, разрыв плоти и духа. Техника раскрывает новую ступень действительности, и эта действительность есть создание человека, результат прорыва духа в природу и внедрение разума в стихийные процессы. Техника разрушает старые тела и создает новые тела, совсем не похожие на тела органические, создает тела организованные.

И вот трагедия в том, что творение восстает против своего творца, более не повинуется ему. Тайна грехопадения - в восстании твари против Творца. Она повторяется и во всей истории человечества. Прометеевский дух человека не в силах овладеть созданной им техникой, справиться с раскованными,

небывалыми энергиями. Мы это видим во всех процессах рационализации в техническую эпоху, когда человек заменяется машиной. Техника заменяет органически-иррациональное организованно-рациональным. Но она порождает новые иррациональные последствия в социальной жизни. Так рационализация промышленности порождает безработицу, величайшее бедствие нашего времени. Труд человека заменяется машиной, это есть положительное завоевание, которое должно было бы уничтожить рабство и нищету человека.

Но машина совсем не повинуется тому, что требует от нее человек, она диктует свои законы. Человек сказал машине: ты мне нужна для облегчения моей жизни, для увеличения моей силы, машина же ответила человеку: а, ты

мне не нужен, я без тебя все буду делать, ты же можешь пропадать.

Система Тейлора есть крайняя форма рационализации труда, но она превращает человека в усовершенствованную машину. Машина хочет, чтобы человек принял ее образ и подобие. Но человек есть образ и подобие Бога и не может стать образом и подобием машины, не перестав существовать. Здесь мы сталкиваемся с пределами перехода от органически-иррационального к органически-рациональному. Организация, связанная с техникой, предполагает организующий субъект, т.е. организм, и он сам не может быть превращен в машину. Но организация имеет тенденцию и самого организатора превратить из организма в машину. Самый дух, создавший технику и машину, не может быть технизирован и машинизирован без остатка, в нем всегда останется иррациональное начало. Но техника хочет овладеть духом и рационализировать его, превратить в автомата, поработить его. И это есть титаническая борьба человека и технизируемой им природы. Сначала человек зависел от природы, и

зависимость эта была растительно-животной. Но вот начинается новая зависимость человека от природы, от новой природы, технически-машинная зависимость. В этом вся мучительность проблемы. Организм человека, психо-

физический организм его сложился в другом мире и приспособлен был к старой природе. Это было приспособление растительно-животное. Но человек совсем еще не приспособился к той новой действительности, которая раскрывается через технику и машину, он не знает, в состоянии ли будет дышать в новой электрической и радиоактивной атмосфере, в новой холодной, металлической действительности, лишенной животной теплоты. Мы совсем еще не знаем,

насколько разрушительна для человека та атмосфера, которая создается его собственными техническими открытиями и изобретениями. Некоторые врачи говорят, что эта атмосфера опасна и губительна. И изобретательность человека в орудиях разрушения очень превышает изобретательность в технике медицинской, целительной. Легче оказалось изобрести удушливые газы,

которыми можно истребить миллионы жизней, чем открытия, связанные с органической жизнью гораздо более трудны, чем открытия, связанные с миром неорганическим, где мы вступаем в мир чудес.

Господство техники и машины открывает новую ступень действительности, еще не предусмотренную классификацией наук, действительность совсем не тождественную с действительностью механической и физико-химической. Эта новая действительность видна лишь из истории, из цивилизации, а не из природы.

Эта новая действительность развивается в космическом процессе позже всех ступеней, после сложного социального развития, на вершинах цивилизации, хотя в ней действуют механико-физико-химические силы. Искусство тоже создавало новую действительность, не бывшую в природе. Можно говорить о том, что герои и образы художественного творчества представляют собой особого рода реальность. Дон-Кихот, Гамлет, Фауст, Мона Лиза Леонардо или симфония Бетховена - новые реальности, не данные в природе. Они имеют свое существование, свою судьбу. Они действуют на жизнь людей, порождая очень сложные последствия. Люди культуры живут среди этих реальностей. Но действительность, раскрывающаяся в искусстве, носит характер символический,

она отображает идейный мир. Техника же создает действительность, лишенную всякой символики, в ней реальность дана тут, непосредственно. Это действует и на искусство, ибо техника перерождает самое искусство. Об этом свидетельствует кинематограф, вытесняющий все более и более старый театр. Сила воздействия кинематографа огромна. Но он стал возможен благодаря техническим открытиям, главным образом изумительным открытиям в области света и звука,

которые на людей прежних эпох должны были бы произвести впечатление настоящих чудес. Кинематограф овладевает пространствами, которыми совершенно бессилен был овладеть театр, - океанами, пустынями, горами, так же как овладевает и временем. Через говорящий кинематограф и Т. S. F. актер и певец обращаются не к небольшой аудитории старых театров, в которых небольшое количество людей соединялось в определенном месте, а к огромным массам всего человечества, всех частей света, всех стран и народов. Это и есть самое сильное орудие объединения человечества, хотя им могут пользоваться для самых дурных и вульгарных целей. Кинематограф свидетельствует о силе реализации, присущей современной технике. Тут приоткрывается новая

действительность. Но эта действительность, связанная с техникой, радикально меняющая отношение к пространству и времени, есть создание духа, разума человека, воли, вносящей свою целесообразность. Это действительность сверхфизическая, не духовная и не психическая, а именно сверхфизическая.

Есть сфера сверхфизического, как и сфера сверхпсихического.

Техника имеет космогоническое значение, через нее создается новый космос.

Lafitte в недавно вышедшей книге «Reflexions sur la science des machines» говорит, что наряду с неорганическими и органическими телами есть еще тела организованные - царство машин, особое царство. Это есть новая категория бытия. Машина действительно не есть ни неорганическое, ни органическое тело.

Появление этих новых тел связано с различием между органическим и организованным. Совершенно ошибочно было бы отнести машину к неорганическому миру на том основании, что для ее организации пользуются элементами неорганических тел, взятых из механико-физико-химической действительности. В природе неорганической машин не существует, они существуют лишь в мире социальном. (…) Машина имеет огромное не только социологическое, но и космологическое значение, и она ставит с необычайной остротой проблему судьбы человека в обществе и космосе. Это есть проблема отношения человека к природе, личности к обществу, духа к материи,

иррационального к рациональному. Поразительно, что до сих пор не была создана философия техники и машины, хотя на эту тему написано много книг. Для создания такой философии уже многое подготовлено, но не сделано самое главное, не осознана машина и техника как проблема духовная, как судьба человека. Машина рассматривается лишь извне, лишь в социальной проекции.

Но изнутри она есть тема философии человеческого существования

(Existenzphilosophie). Может ли человек существовать лишь в старом космосе,

физическом и органическом, который представлялся вечным порядком, или он может существовать и в новом, ином, неведомом еще космосе? Христианство, с

которым связана судьба человека, поставлено перед новым миром, и оно еще не осмыслило своего нового положения. От этого зависит и построение философии техники, ибо вопрос должен быть прежде решен в духовном опыте, чем он решается в философском познании. Так всегда бывает, хотя бы философское

познание этого не замечало4 .

Что означает техническая эпоха и появление нового космоса в судьбе человека,

есть ли это материализация и смерть духа и духовности, или это может иметь и иной смысл? Разрыв духа со старой органической жизнью, механизация жизни производит впечатление конца духовности в мире. Никогда еще не был так силен материализм. Сращенность духа с историческими телами, которая уничтожается техникой, представлялась вечным порядком, и для многих дух исчезает после его отделения от плоти. И техническая эпоха действительно многому несет с собой смерть. Особенно жуткое впечатление производит советское техническое строительство. Но оригинальность его совсем не в самой технике,- в этом отношении там ничего особенного нет, все равно Америка ушла гораздо дальше,

и ее с трудом можно нагнать. Оригинально в советской коммунистической России то духовное явление, которое обнаруживается в отношении к техническому строительству. Тут действительно есть что-то небывалое, явление нового духовного типа. И это-то и производит жуткое впечатление своей эсхатологией, обратной эсхатологии христианской. Техника и экономика сами по себе могут быть нейтральными, но отношение духа к технике и экономике неизбежно становится вопросом духовным. Иногда представляется, что мы живем в эпоху окончательного преобладания техники над мудростью в древнем,

благородном смысле слова. Технизация духа, технизация разума может легко представиться гибелью духа и разума. Эсхатология христианская связывает преображение мира и земли с действием Духа Божия. Эсхатология техники ждет окончательного овладения миром и землей, окончательного господства над ними при помощи технических орудий. Поэтому ответ на вопрос о смысле технической эпохи с христианской и духовной точки зрения может представиться очень ясным и простым. Но в действительности проблема гораздо сложнее. Техника так же двойственна по своему значению, как все в этом мире.

Техника отрывает человека от земли, она наносит удар всякой мистике земли,

мистике материнского начала, которая играла такую роль в жизни человеческих обществ. Актуализм и титанизм техники прямо противоположен всякому пассивному, животно-растительному пребыванию в материнском лоне, в лоне

4 Опыт философии техники представляет книга Fridrich Dessauer. «Philosophie der Technik»

В наши дни нередко делаются попытки прогнозировать будущее человека как биологического вида и всего человеческого общества. Американская фирма "Форкастинг интернейшенел инкорпорейтед" уже более сорока лет занимается предсказаниями основных направлений развития человека и общества. В главном компьютере фирмы хранятся сведения о состоянии более чем 3500 областей жизни людей, как здравоохранения, наука, техника, политика бизнес и т.д. На основе анализа хранящейся информации эксперты предсказывают, что к 2014 году половина известных сейчас видов рака будут излечиваться. Достоянием прошлого, согласно этим прогнозам, станет и чума ХХ века СПИД. Методами генной инженерии можно будет регулировать заблаговременно почти 40 пунктов характеристик будущего человека, таких, как пол ребенка, цвет его кожи, коэффициент его интеллектуального развития.

Все это интригует и звучит оптимистично.

Но не следует забывать, что многих ужасает мысль об изменениях в человеке будущего, особенно в его внешнем облике, его структуре, которые предопределены законами эволюции. Надо помнить и о том, что человек вступил в новую фазу своего развития и одержим стремлением обрести полную власть над природой.

Уже поэтому огромный интерес представляет ответ на вопросы, какими способностями станет обладать человек будущего, его анатомические и физиологические изменения; какими будут его интеллект и мораль. Ответить крайне непросто уже потому, что Homo sapiens здесь является крайне сложным одновременно как субъектом, так и объектом познания.

Большая группа ученых - биологов, анатомов, морфологов, физиологов и пр. - полагают, что цивилизация изменила действие естественного отбора и ход эволюции, поэтому человек останется надолго таким, каким он есть в настоящее время. Возможно, что скорость его развития существенно уменьшилась вследствие того, что люди создали исключительно стабильную среду, в высшей степени приспособленную к ним.

Однако даже и это обстоятельство не дает право утверждать неизменность человека. Сторонники этой точки зрения утверждают, что человек настоящего мало изменился в сравнении со своими недавними предками. Так ли это?

Ставшее уже хрестоматийным сравнение физических характеристик современного и средневекового людей, которое явствует хотя бы из сопоставления размеров рыцарских доспехов и габаритов современных людей. В доспехи самых славных рыцарей, известных своей силой и подвигами, в настоящее время не в состоянии влезть рядовой современный атлет.

Из описаний древних авторов известно, что древние фракийцы были крупными, хорошо сложенными людьми, наводившими ужас на вторгавшихся на их земли римлян. Современные антропологические исследования показали, что средний рост фракийцев был 165 см, то есть, по нашим меркам они были довольно-таки мелкими людьми.

Неоспоримым фактом является то, что в развитых странах при нормальном питании и условиях жизни молодежь обоих полов на 5-10 см выше своих сверстников предыдущих двух-трех поколений. Более того, половое, интеллектуальное и эмоциональное созревание в настоящее время наступает значительно раньше, чем в прошлом веке. Возможно, что это следствие и доступности средств массовой информации, и развития педагогики, а также почти поголовной грамотности и более высокого общего уровня образования. Кроме того, трудно предположить, что акселерация, которая особенно проявилась в первой половине нашего века, нашла свое выражение только в физическом развитии человека о обошла его нервно-психическую и интеллектуальную организации.

Другим неоспоримым фактом является и то, что даже в недалеком прошлом люди жили значительно меньше. Так, в XVI веке средняя продолжительность жизни человека составляла примерно 30 лет. Это обусловлено, прежде всего, высокой детской смертностью, "богатым урожаем", который снимали такие страшные болезни, как чума, холера, оспа и др. Благодаря развитию медицины, санитарии и гигиене средняя продолжительность жизни людей в развитых странах достигла 72-78 лет и продолжает расти.

Из сказанного очевидно, что человек меняется и развивается. Вопрос заключается в том, какова скорость этого развития. Если сравнить различия на молекулярном уровне у человека и человекообразных обезьян, то станет ясно, что изменения здесь незначительны. Аминокислотный состав гемоглобина у человека и шимпанзе совершенно одинаков. Нет различий в энзимах цитохрома С, фибринопептиде, лизоциме.

Не вносит ясности о скорости развития и так называемая РАМ-экспертиза, основанная на количестве точечных мутаций, которые отмечаются в одной молекуле аминокислоты на сто полипептидных звеньев. Оказывается, за сто миллионов лет фибринопептид сменил только 90 РАМ-единиц, гормоны роста - 37, имуноглобулин - 32, гастрин - 8, инсулин - 4 и т.д. Такая крайне низкая изменчивость на молекулярном уровне еще ждет своих исследований.

Другая группа исследователей считает, что человек отдаленного будущего будет существенно отличаться от современного. Выводы построены на том, что в процессе становления современного человека в его скелете уменьшилось количество костей и величина позвонков. Особенно это относится к костям головы и, в частности, челюсти. Сидячий, малоподвижный образ жизни и перемены в питании привело к уменьшению размеров тела. Не исключено, что со временем полностью исчезнут зубы, существенно изменится пищеварительный аппарат. Вследствие все более возрастающей роли умственной деятельности должен чрезвычайно развиться головной мозг и его вместилище - череп. Сторонники этой гипотезы считают, что наш отдаленный потомок должен иметь огромную голову, короткое и уродливое тело, маленькие лицо и челюсти, меньшее число костей и мышц, более длинные конечности. Так, по их мнению, должен выглядеть homo sapientimus - человек наиразумнейший.

В восьмидесятых годах шотландский палеонтолог Дагл Диксон выпустил книгу "Жизнь после человека" и спровоцировал ожесточенные споры в научном мире. В этой книге автор рисует портреты наших отдаленных потомков, которые будут населять Землю через 50 миллионов лет. Он, правда, оговаривается. что его модель предусматривает вариант, что человеческий род не вымрет задолго до этого. "Чем больше данный вид продвигается по пути эволюции, - утверждает Диксон, - тем большей становится вероятность того, что он, достигнув "заданной улицы" полностью исчезнет. Множество просто устроенных видов, например, моллюски, благополучно будут существовать еще и на протяжение шести - десяти миллионов лет, но такие высшие виды, как плотоядные млекопитающие вряд ли переживут порог в шесть миллионов лет". Диксон считает, что у человека, который обитает на планете уже полмиллиона лет, уже наблюдаются признаки упадка. Причиной этого он видит в том, что медицина активно вмешивается в законы эволюции, согласно которым выживает сильнейший, наиболее приспособленный. Ученый говорит, что в наши дни имеются много шансов выжить тому, кто в природных условиях непременно бы погиб до того, как достигнет половой зрелости. Таким образом наследуются и закрепляются все биологические дефекты, что приводит к обеднению генетического богатства вида. Согласно Диксону, нет ничего, что было бы в состоянии остановить этот процесс деградации, и в течение столетий структура человеческого организма, его тело настолько ослабнут, что человек не сможет существовать даже в сегодняшнем виде. Модели будущего людей, рожденные воображением ученого, вызывают растерянность и отвращение. Люди предстают беззащитными, голыми, слабыми, с мелкими, не более метра, телами, почти полностью атрофированными. Ноги еле способны держать тело, более напоминают ноги паралитика. Тонкие, слабые руки не способны выдержать сколь-либо тяжелый груз. За счет этого чрезвычайно развивается мозг. Хорошо развиты органы чувств и половая система. Человеческое тело, неспособное к самостоятельному существованию, упаковано в искусственный панцирь, обеспечивающий его защиту и выполняющий его основные биологические функции с помощью искусственных органов, которые в случае необходимости легко заменяются резервными. Лицо, повисшие руки будут сильно выступать вперед. Внешняя оболочка будет снабжена сильными ногами с большими острыми ногтями, "хоботом" для питания и солнечными батареями.

Эта модель будущего человека, от которой нельзя не прийти в ужас, обитает на планете, превращенной в огромную мусорную кучу, и полностью непригодной к нормальной жизни. С лица Земли исчезнут следы городов и сел - пищу люди станут получать с помощью выведенных методами генной инженерии микроорганизмов. "И это еще не все, - продолжает Диксон, - одновременно с развитием мозга люди приобретут до поры скрытые способности, такие, как передача мысли на расстояние и левитация. По воле мысли человек сможет перемещаться из одной точки пространства в другую.

К тому времени человеческие существа колонизовали и освоили другие планеты, создали там условия для проживания на них. Эти планеты стали их неотъемлемой родиной." Они настолько изменились, что с трудом удается проследить их общее происхождение.

Жуткое будущее, нарисованное Диксоном, можно считать серьезным предупреждением человечеству, бездумно покоряющему природу, захламляет ее в своем экологическом невежестве.

Не исключено, что со временем экологическое равновесие на планете будет восстановлено, и тогда эволюция приведет к созданию Ноmo оptimus - человека оптимального. Кроме того, методами генной инженерии будет изменена и скорректирована как анатомия, физиология человека, так и его интеллект. Процесс несомненно, начнется с ликвидаций наследственных болезней, повышения интеллектуальных возможностей.

Рост этого человека оптимального будет достигать в среднем, около двух метров, постоянная активная жизнь и физическая культура приведет к тому, что человек всегда будет в хорошей форме. Кроме сильного тела у человека будущего обострятся такие способности, как интуиция, телепатическая связь. Возможно это может быть введено сознательно в процесс воспроизводства. Продолжительность жизни человека может достигнуть 150-200 лет, а длительность существования человека как вида может быть продлена до бесконечности.

Особо подчеркивается, что это не простая футурологическая эйфория, а прогноз одного из вероятных путей развития человека, основанный на строгих оценках экспертов. Некоторые даже допускают, что уже к концу следующего столетия будет решена проблема продления жизни вплоть до бессмертия. В человеке изначально заложено стремление к максимальному продлению жизни, даже к бессмертию. Но удовлетворение этого стремления должно сочетаться с социально-этическими, нравственно-гуманными потребностями вида.

Некоторые говорят о Ноmo Galacticus, как о неизбежном будущем человечества. Путь к этому они видят в создании симбиоза человека и машины, того, что сейчас называется киборгом. В искусственную оболочку может быть помещен человеческий мозг, который постоянно поддерживается в оптимальном состоянии путем замены износившихся его элементов, что может обеспечить его вечное существование. Мозг может иметь системы, позволяющие ему существовать в самых невероятных условиях, в которых немыслимо существование обычных биологических организмов.

Темпы развития науки, технологии уже в скором будущем позволит создать некий комплекс, объединяющий живой организм и сверхминиатюрные кибернетические устройства, работающие на молекулярном уровне. Это может сильно усилить возможности рецепторов человека или животного, раскрыть новые органы чувств, по иному воспринять наш мир.

Индийский ученый Парул Сет считает, что методами генной инженерии можно дать возможность человеку жить в морских глубинах или даже в космическом пространстве. Для этого, по его мнению, человек может полностью перестроить пищеварительную систему и приспособиться к совершенно новым источникам своей энергии. Он сможет приобрести сложные фасеточные глаза, как у насекомых, чувствительные к ультрафиолету, а может быть, и к более жесткому излучению и поляризованному свету, что еще более повысит возможности зрения. Простор для фантазии здесь неограничен. Тут и термо- и хемо рецепторы, эхолокация, как у летучих мышей или дельфинов.

_____________

Не будет преувеличением сказать, что вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера в технику, в ее мощь и ее бесконечное развитие. Техника есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под влиянием предмета своей любви. И все, что происходит с миром, питает эту новую веру человека. Человек жаждал чуда для веры, и ему казалось, что чудеса прекратились. И вот техника производит настоящие чудеса. Проблема техники очень тревожна для христианского сознания, и она не была еще христианами осмыслена. Два отношения существуют у христиан к технике и оба недостаточны. Большинство считает технику религиозно нейтральной и безразличной. Техника есть дело инженеров. Она дает усовершенствования жизни, которыми пользуются и христиа-

не. Техника умножает блага жизни. Но эта специальная область, не затрагивающая никак сознания и совести христианина, не ставит никакой духовной проблемы. Христианское же меньшинство переживает технику апокалиптически, испытывает ужас перед ее возрастающей мощью над человеческой жизнью, готова видеть в ней торжество духа антихриста, зверя, выходящего из бездны. Злоупотребление апокалипсисом особенно свойственно русским православным. Все, что не нравится, все, что разрушает привычное, легко объявляется торжеством антихриста и приближением конца мира. Это есть ленивое решение вопроса. В основании его лежит аффект страха. Впрочем, первое решение в смысле нейтральности тоже ленивое, оно просто не видит проблемы.

Технику можно понимать в более широком и в более узком смысле. Τέκνη значит и индустрия, и искусство. Τεκνάξα значит фабриковать, создавать с искусством. Мы говорим не только о технике экономической, промышленной, военной, технике, связанной с передвижением и комфортом жизни, но и о технике мышления, стихосложения, живописи, танца, права, даже о технике духовной жизни, мистического пути. Так, напр., Иога есть своеобразная духовная техника. Техника повсюду учит достигать наибольшего результата при наименьшей трате сил. И такова особенно техника нашего технического, экономического века. Но в нем достижения количества заменяют достижения качества, свойственные технику-мастеру старых культур. Шпенглер в своей новой небольшой книге «Der Mensch und die Technik» определяет технику, как борьбу, а не орудие. Но, бесспорно, техника всегда есть средство, орудие, а не цель. Не может быть техни-

ческих целей жизни, могут быть лишь технические средства, цели же жизни всегда лежат в другой области, в области духа. Средства жизни очень часто подменяют цели жизни, они могут так много занимать места в человеческой жизни, что цели жизни окончательно и даже совсем исчезают из сознания человека. И в нашу техническую эпоху это происходит в грандиозных размерах. Конечно, техника для ученого, делающего научные открытия, для инженера, делающего изобретения, может стать главным содержанием и целью жизни. В этом случае техника, как познание и изобретение, получает духовный смысл и относится к жизни духа. Но подмена целей жизни техническими средствами может означать умаление и угашение духа, и так это и происходит. Техническое орудие по природе своей гетерогенно как тому, кто им пользуется, так и тому, для чего им пользуются, гетерогенно человеку, духу и смыслу. С этим связана роковая роль господства техники в человеческой жизни. Одно из определений человека, как homo faber существо, изготовляющее орудие, которое так распространено в историях цивилизаций, уже свидетельствует о подмене целей жизни средствами жизни. Человек, бесспорно инженер, но он изобрел инженерное искусство для целей, лежащих за его пределами. Тут повторяется то же, что с материалистическим пониманием истории Маркса. Бесспорно, экономика есть необходимое условие жизни, без экономического базиса невозможна умственная и духовная жизнь человека, невозможна никакая идеология. Но цель и смысл человеческой жизни лежит совсем не в этом необходимом базисе жизни. То, что является наиболее сильным по своей безотлагательности и необходимости,

совсем не является от этого наиболее ценным. То же, что стоит выше всего в иерархии пышностей, совсем не является наиболее сильным. Можно было бы сказать, что наиболее сильной в нашем мире является грубая материя, но она же и наименее ценна, наименее же сильным в нашем грешном мире представляется Бог, Он был распят миром, но Он же является верховной ценностью (*). Техника обладает такой силой в нашем мире совсем не потому, что она является верховной ценностью.

Мы стоим перед основным парадоксом: без техники невозможна культура, с нею связано самое возникновение культуры, и окончательная победа техники в культуре, вступление в техническую эпоху влечет культуру к гибели. В культуре всегда есть два элемента — элемент технический и элемент природно-органический. И окончательная победа элемента технического над элементом природно-органическим означает перерождение культуры во что-то иное, на культуру уже не похожее. Романтизм есть реакция природно-органического элемента культуры против технического ее элемента. Поскольку романтизм восстает против классического сознания, он восстает против преобладания технической формы над природой. Возврат к природе есть вечный мотив в истории культуры, в нем чувствуется страх гибели культуры от власти техники, гибели целостной человеческой природы. Стремление к целостности, к органичности есть также характерная черта романтизма. Жажда возврата к природе есть воспоминание об утраченном рае, жажда возврата в него. И всегда доступ человека в рай оказывается загражденным. Фран-

___________________

*) О том, что высшие ценности являются наименее сильными, хорошо говорит Н. Гартман в своей « Ethik ».

цузские томисты любят делать различие между agir (πρα κ τόν) и faire (ποιητόν) (*). Это старое схоластическое различие. Agir значит свободное упражнение человеческих сил, faire же значит создание продуктов, фабрикование. В первом случае центр тяжести лежит в человеке, в творящем, во втором же случае в продукте. Техническая эпоха требует от человека фабрикации продуктов и притом в наибольшем количестве при наименьшей затрате сил. Человек делается орудием производства продуктов. Вещь ставится выше человека.

Можно установить три стадии в истории человечества — природно-органическую, культурную в собственном смысле и технически-машинную. Этому соответствует различное отношение духа к природе — погруженность духа в природу; выделение духа из природы и образование особой сферы духовности; активное овладение духом природы, господство над ней. Стадии эти, конечно, нельзя понимать исключительно как хронологическую последовательность, это прежде всего разные типы. И человек культуры все еще жил в природном мире, который не был сотворен человеком, который представлялся сотворенным Богом. Он был связан с землей, с растениями и животными. Огромную роль играла теллурическая мистика, мистика земли. Известно, какое больше значение имели растительные и животные религиозные культы. Преображенные элементы этих культов вошли и в христианство. Согласно христианским верованиям, человек из земли вышел и в землю должен вернуться. Культура в периоде своего цветения была еще окру-

____________________

*) См. напр. книгу Маритена « Art et scolastique ».

жена природой, любила сады и животных. Цветы, тенистые парки и газоны, реки и озера, породистые собаки и лошади, птицы входят в культуру. Люди культуры, как ни далеко они ушли от природной жизни, смотрели еще на небо, на звезды, на бегущие облака. Созерцание красот природы есть даже по преимуществу продукт культуры. Культуру, государство, быт любили понимать органически, по аналогии с живыми организмами. Процветание культур и государств представлялось как бы растительно-животным процессом. Культура полна была символами, в ней было отображение неба в земных формах, даны были знаки иного мира в этом мире. Техника же чужда символики, она реалистична, она ничего не отображает, она создает новую действительность, в ней все присутствует тут. Она отрывает человека и от природы и от миров иных.

Основным для нашей темы является различение между организмом и организацией. Организм рождается из природной космической жизни, и он сам рождает. Признак рождения есть признак организма. Организация же совсем не рождается и рождает. Она создается активностью человека, она творится, хотя творчество это и не есть высшая форма творчества. Организм не есть агрегат, он не составляется из частей, он целостен и целостным рождается, в нем целое предшествует частям и присутствует в каждой части (*). Организм растет, развивается. Механизм, созданный организационным процессом, составляется из частей, он не может расти и развиваться, в нем целое не присутствует в частях и не предшествует частям. В организме есть це -

___________________

*) См . Driesch, «La philosophie de l᾽organisme».

Лесообразность, имманентно ему присущая, она вкладывается в него Творцом или природой, она определяется господством целого над частями. В организации есть целесообразность совсем другого рода, она вкладывается в нее организатором извне. Механизм составляется с подчинением его определенной цели, но он не рождается с присущей ему целью. Часы действуют очень целесообразно, но эта целесообразность не в них, а в создавшем и заведшем их человеке. Организованный механизм в своей целесообразности зависит от организатора. Но в нем есть инерция, которая может действовать на организатора и даже порабощать его себе. В истории были организованные тела, подобные жизни организмов. Так патриархальный строй, натуральное хозяйство представлялись органическими и даже вечными в этой своей органичности. Органический строй обычно представлялся созданным не человеком, а или самой природой или Творцом мира. Долгое время была вера в существование вечного объективного порядка природы, с которым должна быть согласована и которому должна быть подчинена жизнь человека. Природному придавался как бы нормативный характер. Согласное с природой представлялось и добрым и справедливым. Для древнего грека и для средневекового человека существовал неизменный космос, иерархическая система, вечный ordo. Такой порядок существовал и для Аристотеля, и для св. Фомы Аквината. Земля и небо составляли неизменную иерархическую систему. Самое понимание неизменного порядка природы было связано с объективным теолологическим принципом. И вот техника в той ее форме, которая торжествует с конца XVIII в., разрушает эту веру в вечный порядок

природы и разрушает в гораздо более глубоком смысле, чем это делает эволюционизм. Эволюционизм признает изменения, но эти изменения происходят в той же ступени природной действительности. Эволюционизм возник главным образом из наук биологических, и потому самое развитие было понято, как процесс органический. Но мы не живем в век наук биологических, мы живем в век наук физических, в век Эйнштейна, а не в век Дарвина. Науки физические не так благоприятствуют органическому пониманию жизни природы, как науки биологические. Биология сама была механистической во второй половине XIX в., но она благоприятствовала органическому пониманию в других областях, напр. в социологии. Натурализм, как он сложился во второй половине прошлого века, признавал развитие в природе, но это развитие происходило в вечном порядке природы. Поэтому он особенно дорожил принципом закономерности процессов природы, которым гораздо меньше дорожит современная наука. Новая природная действительность, перед которой ставит человека современная техника, совсем не есть продукт эволюции, а есть продукт изобретательности и творческой активности самого человека, не процесса органического, а процесса организационного. С этим связан смысл всей технической эпохи. Господство техники и машины есть прежде всего переход от органической жизни к организованной жизни, от растительности к конструктивности. С точки зрения органической жизни техника означает развоплощение, разрыв в органических телах истории, разрыв плоти и духа. Техника раскрывает новую ступень действительности, и эта действительность есть создание человека, резуль-

тат прорыва духа в природу и внедрение разума в стихийные процессы. Техника разрушает старые тела и создает новые тела, совсем не похожие на тела органические, создает тела организованные.

И вот трагедия в том, что творение восстает против своего творца, более не повинуется ему. Тайна грехопадения — в восстании твари против Творца. Она повторяется и во всей истории человечества. Прометеевский дух человека не в силах овладеть созданной им техникой, справиться с раскованными, небывалыми энергиями. Мы это видим во всех процессах рационализации в техническую эпоху, когда человек заменяется машиной. Техника заменяет органически-иррациональное организованно-рациональным. Но она порождает новые иррациональные последствия в социальной жизни. Так рационализация промышленности порождает безработицу, величайшее бедствие нашего времени. Труд человека заменяется машиной, это есть положительное завоевание, которое должно было бы уничтожить рабство и нищету человека. Но машина совсем не повинуется тому, что требует от нее человек, она диктует свои законы. Человек сказал машине: ты мне нужна для облегчения моей жизни, для увеличения моей силы, машина же ответила человеку: а ты мне не нужен, я без тебя все буду делать, ты же можешь пропадать. Система Тейлора есть крайняя форма рационализации труда, но она превращает человека в усовершенствованную машину. Машина хочет, чтобы человек принял ее образ и подобие. Но человек есть образ и подобие Бога и не может стать образом и подобием машины, не перестав существовать. Здесь мы сталкиваемся с пределами перехода от органически-иррационального к организованно-рацио-

Нальному. Организация, связанная с техникой, предполагает организующий субъект, т.е. организм, и он сам не может быть превращен в машину. Но организация имеет тенденцию и самого организатора превратить из организма в машину. Самый дух, создавший технику и машину, не может быть технизирован и машинизирован без остатка, в нем всегда останется иррациональное начало. Но техника хочет овладеть духом и рационализировать его, превратить а автомата, поработить его. И это есть титаническая борьба человека и технизируемой им природы. Сначала человек зависел от природы, и зависимость эта была растительно-животной. Но вот начинается новая зависимость человека от природы, от новой природы, технически-машинная зависимость. В этом вся мучительность проблемы. Организм человека, психофизический организм его сложился в другом мире и приспособлен был к старой природе. Это было приспособление растительно-животное. Но человек совсем еще не приспособился к той новой действительности, которая раскрывается через технику и машину, он не знает, в состоянии ли будет дышать в новой электрической и радиоактивной атмосфере, в новой холодной, металлической действительности, лишенной животной теплоты. Мы совсем еще не знаем, насколько разрушительна для человека та атмосфера, которая создается его собственными техническими открытиями и изобретениями. Некоторые врачи говорят, что эта атмосфера опасна и губительна. И изобретательность человека в орудиях разрушения очень превышает изобретательность в технике медицинской, целительной. Легче оказалось изобрести удушливые газы, которыми можно истребить миллионы жизней, чем способ лечения рака

или туберкулеза. Организм человека оказывается беззащитным перед собственными изобретениями человека. Открытия, связанные с органической жизнью, гораздо более трудны, чем открытия, связанные с миром неорганическим, где мы вступаем в мир чудес.

Господство техники и машины открывает новую ступень действительности, еще не предусмотренную классификацией наук, действительность совсем не тождественную с действительностью механической и физико-химической. Эта новая действительность видна лишь из истории, из цивилизации, а не из природы. Эта новая действительность развивается в космическом процессе позже всех ступеней, после сложного социального развития, на вершинах цивилизации, хотя в ней действуют механико-физико-химические силы. Искусство тоже создавало новую действительность, не бывшую в природе. Можно говорить о том, что герои и образы художественного творчества представляют собой особого рода реальность. Дон-Кихот, Гамлет, Фауст, Мона Лиза Леонардо или симфония Бетховена — новые реальности, не данные в природе. Они имеют свое существование, свою судьбу. Они действуют на жизнь людей, порождая очень сложные последствия. Люди культуры живут среди этих реальностей. Но действительность, раскрывающаяся в искусстве, носит характер символический, она отображает идейный мир. Техника же создает действительность, лишенную всякой символики, в ней реальность дана тут непосредственно. Это действует и на искусство, ибо техника пе-

Рерождает самое искусство. Об этом свидетельствует кинематограф, вытесняющий все более и более старый театр. Сила воздействия кинематографа огромна. Но он стал возможен благодаря техническим открытиям, главным образом изумительным открытиям в области света и звука, которые на людей прежних эпох должны были бы произвести впечатление настоящих чудес. Кинематограф овладевает пространствами, которыми совершенно бессилен был овладеть театр, океанами, пустынями, горами, так же как овладевает и временем. Через говорящий кинематограф и T. S. F. актер и певец обращаются не к небольшой аудитории старых театров, в которых небольшое количество людей соединялось в определенном месте, а к огромным массам всего человечества, всех частей света, всех стран и народов. Это и есть самое сильное орудие объединения человечества, хотя им могут пользоваться для самых дурных и вульгарных целей. Кинематограф свидетельствует о силе реализации, присущей современной технике. Тут приоткрывается новая действительность. Но эта действительность, связанная с техникой, радикально меняющая отношение к пространству и времени, есть создание духа, разума человека, воли, вносящей свою целесообразность. Это действительность сверхфизическая, не духовная и не психическая, а именно сверхфизическая. Есть сфера сверхфизического, как и сфера сверхпсихического.

Техника имеет космогоническое значение, через нее создается новый космос. Lafitte в недавно вышедшей книге «Reflexions sur la science des machines» говорит, что наряду с неорганическими и органическими телами есть еще тела организованные — царство машин, осо-

бое царство. Это есть новая категория бытия. Машина действительно не есть ни неорганическое, ни органическое тело. Появление этих новых тел связано с различием между органическим и организованным. Совершенно ошибочно было бы отнести машину к неорганическому миру на том основании, что для ее организации пользуются элементами неорганических тел, взятых из механико-физико-химической действительности. В природе неорганической машин не существует, они существуют лишь в мире социальном. Эти организованные тела появляются не до человека, как тела неорганические, а после человека и через человека. Человеку удалось вызвать к жизни, реализовать новую действительность. Это есть показатель страшной мощи человека. Это указывает на его творческое и царственное призвание в мире. Но также и показатель его слабости, его склонности к рабству. Машина имеет огромное не только социологическое, но и космологическое значение, и она ставит с необычайной остротой проблему судьбы человека в обществе и космосе. Это есть проблема отношения человека к природе, личности к обществу, духа к материи, иррационального к рациональному. Поразительно, что до сих пор не была создана философия техники и машины, хотя на эту тему написано много книг. Для создания такой философии уже многое подготовлено, но не сделано самое главное, не осознана машина и техника, как проблема духовная, как судьба человека. Машина рассматривается лишь извне, лишь в социальной проекции. Но изнутри она есть тема философии человеческого существования (Existenzphilosophie). Может ли человек существовать лишь в старом космосе, физическом и органическом, который представлялся вечным порядком, или он мо-

жет существовать и в новом, ином, неведомом еще космосе? Христианство, с которым связана судьба человека, поставлено перед новым миром и оно еще не осмыслило своего нового положения. От этого зависит и построение философии техники, ибо вопрос должен быть прежде решен в духовном опыте, чем он решается в философском познании. Так всегда бывает, хотя бы философское познание этого не замечало (*).

Что означает техническая эпоха и появление нового космоса в судьбе человека, есть ли это материализация и смерть духа и духовности или это может иметь и иной смысл? Разрыв духа со старой органической жизнью, механизация жизни производит впечатление конца духовности в мире. Никогда еще не был так силен материализм. Сращенность духа с историческими телами, которая уничтожается техникой, представлялась вечным порядком и для многих дух исчезает после его отделения от плоти. И техническая эпоха действительно многому несет с собою смерть. Особенно жуткое впечатление производит советское техническое строительство. Но оригинальность его совеем не в самой технике, — в этом отношении там ничего особенного нет, все равно Америка ушла гораздо дальше, и ее с трудом можно нагнать. Оригинально в советской коммунистической России то духовное явление, которое обнаруживается в отношении к техническому строительству. Тут действительно есть что-то небывалое, явление нового духовного типа. И это-то и производит жуткое впечатление своей эсхатологией, обратной эсхатологии христианской. Техника и экономика сами по себе могут быть ней-

____________________

*) Опыт философии техники представляет книга Friedrich Dessauer « Philosophie der Technik ».

Тральными, нo oтнoшeниe духа к тeхникe и экoнoмикe нeизбeжнo cтанoвитcя вoпрocoм духoвным. Инoгда прeдcтавляeтcя, чтo мы живeм в эпoху oкoнчатeльнoгo прeoбладания тeхники над мудрocтью в дрeвнeм, благoрoднoм cмыcлe cлoва. Тeхнизация духа, тeхнизация разума мoжeт лeгкo прeдcтавитьcя гибeлью духа и разума. Эcхатoлoгия хриcтианcкая cвязываeт прeoбражeниe мира и зeмли c дeйcтвиeм Духа Бoжия. Эcхатoлoгия тeхники ждeт oкoнчатeльнoгo oвладeния мирoм и зeмлeй, oкoнчатeльнoгo гocпoдcтва над ними при пoмoщи тeхничecких oрудий. Пoэтoму oтвeт на вoпрoc o cмыcлe тeхничecкoй эпoхи c хриcтианcкoй и духoвнoй тoчки зрeния мoжeт прeдcтавитьcя oчeнь яcным и прocтым. Нo в дeйcтвитeльнocти прoблeма гoраздo cлoжнee. Тeхника такжe двoйcтвeнна пo cвoeму значeнию, как вce в этoм мирe. Тeхника oтрываeт чeлoвeка oт зeмли, oна нанocит удар вcякoй миcтикe зeмли, миcтикe матeринcкoгo начала, кoтoрая играла такую рoль в жизни чeлoвeчecких oбщecтв. Актуализм и титанизм тeхники прямo прoтивoпoлoжeн вcякoму паccивнoму, живoтнo-раcтитeльнoму прeбыванию в матeринcкoм лoнe, в лoнe матeри-зeмли, Magna Mater, oн иcтрeбляeт уют и тeплo oрганичecкoй жизни, приникшeй к зeмлe. Cмыcл тeхничecкoй эпoхи прeждe вceгo в тoм, чтo oна заканчиваeт тeллуричecкий пeриoд в иcтoрии чeлoвeчecтва, кoгда чeлoвeк oпрeдeлялcя зeмлeй нe в физичecкoм тoлькo, нo и в мeтафизичecкoм cмыcлe cлoва. В этoм рeлигиoзный cмыcл тeхники. Тeхника даeт чeлoвeку чувcтвo планeтарнocти зeмли, coвceм инoe чувcтвo зeмли, чeм тo, кoтoрoe былo cвoйcтвeннo чeлoвeку в прeжниe эпoхи. Coвceм иначe чувcтвуeт ceбя чeлoвeк, кoгда oн чувcтвуeт пoд coбoй глу-

бину, святость, мистичность земли, и тогда, когда он чувствует землю, как планету, летящую в бесконечное пространство, среди бесконечных миров, когда сам он в силах отделиться от земли, летать по воздуху, перенестись в стратосферу. Это изменение сознания теоретически произошло уже в начале нового времени, когда система Коперника сменила систему Птолемея, когда земля перестала быть центром космоса, когда раскрылась бесконечность миров. От этого пока еще теоретического изменения испытал ужас Паскаль, его испугало молчание бесконечных пространств и миров. Космос, космос античности и средневековья, космос св. Фомы Аквината и Данте исчез. Тогда человек нашел компенсацию и точку опоры, перенеся центр тяжести внутрь человека, в я, в субъект. Идеалистическая философия нового времени и есть эта компенсация за потерю космоса, в котором человек занимал свое иерархическое место, в котором он чувствовал себя окруженным высшими силами. Но техника обладает страшной силой реализации, и она дает острое ощущение разрушения древнего космоса с землей в центре. Это меняет, революционизирует весь бытие современного человека. И результат получается противоречивый и двойственный в отношении к человеку. Человек испугался, когда раскрылась бесконечность пространств и миров, он почувствовал себя потерянным и униженным, не центром вселенной, а ничтожной, бесконечно малой пылинкой. Мощь техники продолжает дело раскрытия бесконечности пространств и миров, в которую брошена земля, но она дает человеку и чувство его собственной мощи, возможности овладения бесконечным миром, в ней есть титанизм человека. Человек впервые делается, наконец,

царем и господином земли, а, может быть и мира. Радикально изменяется отношение к пространству и времени. Прежде человек приникал к матери-земле, чтобы не быть раздавленным пространством и временем. Теперь он начинает овладевать пространством и временем, он не боится отделиться от земли, он хочет улетать, как можно дальше, в пространство. Это, конечно, признак возмужалости человека, он уже как будто не нуждается в заботах и охранении матери. Это делает борьбу более суровой, — обратная сторона того, что техника делает жизнь более удобной. Всегда есть эти две стороны в технике — с одной стороны, она несет с собой удобства, комфорт жизни и действует размягчающе, с другой стороны, она требует большей суровости и бесстрашия.

Старые культуры овладевали лишь небольшим пространством и небольшими массами. Такова была наиболее совершенная культура прошлого: в древней Греции, в Италии в эпоху Возрождения, во Франции XVII в., в Германии начала XIX в. Это есть аристократический принцип культуры, принцип подбора качеств. Но старая культура бессильна перед огромными количествами, она не имеет соответствующих методов. Техника овладевает огромными пространствами и огромными массами. Все делается мировым, все распространяется на всю человеческую массу в эпоху господства техники. В этом ее социологический смысл. Принцип техники демократический. Техническая эпоха есть эпоха демократии и социализации, в ней все становится коллективным, в ней организуются коллективы, которые в старых культурах жили растительной, органической жизнью. Эта растительная жизнь, получившая религиозную санк-

цию, делала ненужной организацию народных масс в современном смысле слова. Порядок и даже очень устойчивый порядок мог держаться без организованности в современном смысле слова, он держался ограниченностью. Техника дает человеку чувство страшного могущества, и она есть порождение воли к могуществу и к экспансии. Эта воля к экспансии, породившая европейский капитализм, вызывает неизбежно к исторической жизни народные массы. Тогда старый органический порядок рушится и неизбежна новая форма организации, которая дается техникой. Бесспорно, эта новая форма массовой организации жизни, эта технизация жизни разрушает красоту старой культуры, старого быта. Массовая техническая организация жизни уничтожает всякую индивидуализацию, всякое своеобразие и оригинальность, все делается безлично-массовым, лишенным образа. Производство в эту эпоху массовое и анонимное. Не только внешняя пластическая сторона жизни лишена индивидуальности, но и внутренняя эмоциональная жизнь лишена индивидуальности. И понятна романтическая реакция против техники. Понятно восстание Рескина и Льва Толстого, восстание и по эстетическим, и по нравственным мотивам. Но такое отрицание техники бессильно и не может быть последовательно проведено. Происходит лишь защита более примитивных и отсталых форм техники, а не полное ее отрицание. Все примирились с паровой машиной, с железными дорогами, но было время, когда они вызывали протест и отрицались. Вы можете отрицать передвижение на аэропланах, но, наверное, пользуетесь железными дорогами и автомобилями, вы не любите метро, но охотно ездите трамваями, вы не хотите мириться с говорящим кинематографом, но любите кинемато-

граф молчаливый. Мы очень склонны идеализировать прежние культурные эпохи, не знавшие машин, и это так понятно в нашей уродливой и удушливой жизни. Но мы забываем, что старая, не технизированная жизнь была связана со страшной эксплуатацией людей и животных, с рабством и закрепощением, и что машина может быть орудием освобождения от этой эксплуатации и рабства. Эта двойственность прошлого великолепно изображена в стихотворении Пушкина «Деревня». Пушкин описывает необычайную прелесть русской деревни и помещичьей жизни в ней, но вдруг вспоминает, что она основана на закрепощении людей и на страшной неправде. В проблеме идеализирующего отношения к прошлому мы встречаемся с парадоксом времени. Прошлого, которое нам так нравится и которое нас так притягивает, никогда не было. Это прошлое прошло через наше творческое воображение, через очищение, оно предстоит нам освобожденным от бывшего в нем зла и уродства. Мы любим лишь прошлое, приобщенное к вечности. Но прошлого в прошлом никогда не было, прошлое есть лишь составная часть нашего настоящего. В самом же прошлом было другое настоящее и в нем было зло и уродство. Это и значит, что любить можно только вечное. Поэтому возврата к прошлому нет и его нельзя желать. Мы можем хотеть лишь возврата к вечному прошлому, но это вечное выделено нами в преображающем творческом акте, освобождено от своей тьмы. Невозможно мыслить возврат к натуральному хозяйству и к патриархальному строю, к исключительному преобладанию сельского хозяйства и ремесла в хозяйственной жизни, как хотел Рескин. Эта возможность не дана человеку, он должен дальше изживать

свою судьбу. Новые человеческие массы, выдвинутые на арену истории, требуют новых форм организации, новых орудий. Но то, что мы сейчас называем «технической эпохой», тоже не вечно. Эпоха неслыханной власти техники над человеческой душой кончится, но кончится она не отрицанием техники, а подчинением ее духу. Человек не может остаться прикованным к земле и во всем от нее зависящим, но он не может и окончательно от нее оторваться и уйти в пространства. Какая-то связь с землей останется, останется и сельское хозяйство, без которого человек не может существовать. Прорваться в рай, в райский сад не дано человеку до конца и преображения мира, всего космоса, но всегда останется воспоминание о рае и тоска по раю, всегда останется намек на рай в жизни природной, в садах и цветах, в искусстве. Внутренняя связь человека с душой природы есть другая сторона его отношения к природе. Окончательное вытеснение ее техническим актуализмом уродует не только природу, но и человека. Будущее человечества нельзя мыслить целостно, оно будет сложным. Будут реакции против техники и машины, возвраты к первозданной природе, но никогда не будет уничтожена техника и машина, пока человек совершает свой земной путь.

III.

В чем главная опасность, которую несет с собою машина для человека, опасность уже вполне обнаруживавшаяся? Я не думаю, чтобы это была опасность главным образом для духа и духовной жизни. Машина и техника наносят страшные поражения душевной жизни че-

ловека и прежде всего жизни эмоциональной, человеческим чувствам. Душевно-эмоциональная стихия угасает в современной цивилизации. Так можно сказать, что старая культура была опасна для человеческого тела, она оставляла его в небрежении, часто его изнеживала и расслабляла. Машинная техническая цивилизация опасна прежде всего для души. Сердце с трудом выносит прикосновение холодного металла, оно не может жить в металлической среде. Для нашей эпохи характерны процессы разрушения сердца, как ядра души. У самых больших французских писателей нашей эпохи, напр. Пруста и Жида, нельзя уже найти сердца, как целостного органа душевной жизни человека. Все разложилось на элемент интеллектуальный и на чувственные ощущения. Кейзерлинг совершенно прав, когда он говорит о разрушении эмоционального порядка в современной технической цивилизации и хочет восстановления этого порядка (*). Техника наносит страшные удары гуманизму, гуманистическому миросозерцанию, гуманистическому идеалу человека и культуры. Машина по природе своей антигуманистична. Техническое понимание науки совершенно противоположно гуманистическому пониманию науки и вступает в конфликт с гуманистическим пониманием полноты человечности. Это все тот же вопрос об отношении к душе. Техника менее опасна для духа, хотя это на первый взгляд может удивить. В действительности можно сказать, что мы живем в эпоху техники и духа, не в эпоху душевности. Религиозный смысл современной техники именно в том, что она все ставит под знак духовного вопроса, а потому может привести и к одухотворенно. Она требует напряжения духовности.

____________________

*) См. его « Meditations Sud - Americaines ».

Техника перестает быть нейтральной, она давно уже не нейтральна, не безразлична для духа и вопросов духа. Да и ничто в конце концов не может быть нейтральным, нейтральным могло что-то казаться лишь до известного времени и лишь на поверхностный взгляд. Техника убийственно действует на душу, но она вместе с тем вызывает сильную реакцию духа. Если душа, предоставленная себе, оказалась слабой и беззащитной перед возрастающей властью техники, то дух может оказаться достаточно сильным. Техника делает человека космиургом. По сравнению с орудиями, которые современная техника дает в руки человека, прежние его орудия кажутся игрушечными. Это особенно видно на технике войны. Разрушительная сила прежних орудий войны была очень ограничена, все было очень локализовано. Старыми пушками, ружьями и саблями нельзя было истребить большой массы человечества, уничтожить большие города, подвергнуть опасности самое существование культуры. Между тем как новая техника дает эту возможность. И во всем техника дает в руки человека страшную силу, которая может стать истребительной. Скоро мирные ученые смогут производить потрясения не только исторического, но и космического характера. Небольшая кучка людей, обладающая секретом технических изобретений, сможет тиранически держать в своей власти все человечество. Это вполне можно себе представить. Эту возможность предвидел Ренан. Но когда человеку дается сила, которой он может управлять миром, и может истребить значительную часть человечества и культуры, тогда все делается зависящим от духовного и нравственного состояния человека, от того, во имя чего он будет употреблять эту силу, какого он духа.

Вопрос техники неизбежно делается духовным вопросом, в конце концов религиозным вопросом. От этого зависит судьба человечества. Чудеса техники, всегда двойственной по своей природе, требуют небывалого напряжения духовности, неизмеримо большего, чем прежние культурные эпохи. Духовность человека не может уж быть органически растительной. И мы стоим перед требованием нового героизма, и внутреннего и внешнего. Героизм человека, связанный в прошлом с войной, кончается, его уже почти не было в последней войне. Но техника требует от человека нового героизма, и мы постоянно читаем и слышим о его проявлениях. Таков героизм ученых, которые принуждены выйти из своих кабинетов и лабораторий. Полет в стратосферу или опускание на дно океана требует, конечно, настоящего героизма. Героизма требуют все смелые полеты аэропланов, борьба с воздушными бурями. Проявления человеческого героизма начинают связываться со сферами космическими. Но силы духа требует техника прежде всего для того, чтобы человек не был ею порабощен и уничтожен. В известном смысле можно сказать, что речь идет о жизни и смерти. Иногда представляется такая страшная утопия. Настанет время, когда будут совершенные машины, которыми человек мог бы управлять миром, но человека больше не будет. Машины сами будут действовать в совершенстве и достигать максимальных результатов. Последние люди сами превратятся в машины, но затем и они исчезнут за ненадобностью и невозможностью для них органического дыхания и кровообращения. Фабрики будут производить товары с большой быстротой и совершенством. Автомобили и аэропланы будут летать. Через T. S. F. по всему

миру будут звучать музыка и пение, будут воспроизводиться речи прежних людей. Природа будет покорена технике. Новая действительность, созданная техникой, останется в космической жизни. Но человека не будет, не будет органической жизни. Этот страшный кошмар иногда снится. От напряжения силы духа зависит, избежит ли человек этой участи. Исключительная власть технизации и машинизации влечет именно к этому пределу, к небытию в техническом совершенстве. Невозможно допустить автономию техники, предоставить ей полную свободу действия, она должна быть подчинена духу и духовным ценностям жизни, как впрочем и все. Но дух человеческий справится с грандиозной задачей в том лишь случае, если он не будет изолирован и не будет опираться лишь на себя, если он будет соединен с Богом. Только тогда сохранится в человеке образ и подобие Божие, т.е. сохранится человек. В этом обнаруживается различие эсхатологии христианской и эсхатологии технической.

Власть техники в человеческой жизни влечет за собою очень большое изменение в типе религиозности. И нужно прямо сказать, что к лучшему. В техническую, машинную эпоху ослабевает и делается все более и более затруднительным наследственный, привычный, бытовой, социально обусловленный тип религиозности. Религиозный субъект меняется, он чувствует себя менее связанным с традиционными формами, с растительно-органическим бытом. Религиозная жизнь в техническо-машинную эпоху требует более напряженной духовности,

Христианство делается более внутренним и духовным, более свободным от социальных внушений. Это неизбежный процесс. Очень трудно в современном мире удержать форму религии, определяемую наследственными, национальными, семейными, социально-групповыми влияниями. Религиозная жизнь делается более личной, более выстраданной, т.е. определяется духовно. Это, конечно, совсем не означает религиозного индивидуализма, ибо сама соборность и церковность религиозного сознания не социологическую имеет природу. Но в другом отношении власть техники может иметь роковые последствия для духовной и религиозной жизни. Техника овладевает временем и радикально меняет отношение ко времени. И человек действительно способен овладевать временем. Но технический актуализм подчиняет человека и его внутреннюю жизнь все ускоряющемуся движению времени. В этой бешеной скорости современной цивилизации, в этом бегстве времени ни одно мгновение не остается самоцелью и ни на одном мгновении нельзя остановиться, как на выходящем из времени. Нет выхода в мгновение (Augenblick) в том смысле, как это слово употребляет Киркегардт. Каждое мгновение должно как можно скорее смениться последующим мгновением, и все мгновения остаются в потоке времени и потому исчезают. Внутри каждого мгновения как будто нет ничего, кроме устремленности к последующему мгновению, оно в себе самом пусто. Но такое овладение временем через быстроту и скорость и оказывается порабощением потоком времени. А это значит, что технический актуализм в своем отношении к времени разрушает вечность и делает для человека все более и более трудным отношение к вечности. Нет времени у человека для вечности.

От него требуют скорейшего перехода к последующему времени. Это совсем не значит, что мы должны в прошлом видеть только вечное, которое разрушается будущим. Прошлое нисколько не больше принадлежит вечности, чем будущее, и то и другое принадлежит времени. Как и в прошлом, и в будущем, и во все времена возможен выход в вечность, в самоценное, наполненное мгновение. Время подчиняется машине скорости, но этим оно не преодолевается и не побеждается. И человек стоит перед проблемой: сохранится ли для него возможность мгновений созерцания, созерцания вечности, Бога, истины, красоты. Человек, бесспорно, имеет активное призвание в мире и в актуализме есть правда. Но человек есть также существо способное к созерцанию, и в созерцании есть элемент, определяющий его «я». В самом созерцании, т.е. в отношении человека к Богу, есть творчество. Постановка этой проблемы еще более убеждает нас в том, что все болезни современной цивилизации порождаются несоответствием между душевной организацией человека, унаследованной от других времен, и новой, технической, механической действительностью, от которой он никуда не может уйти. Человеческая душа не может выдержать той скорости, которой от нее требует современная цивилизация. Это требование имеет тенденцию превратить человека в машину. Процесс этот очень болезненный. Современный человек пытается укрепить себя спортом и этим борется с антропологическим регрессом. И нельзя отрицать положительного значения спорта, который возвращает к античному, греческому отношению к телу. Но самый спорт может превратиться в средство разрушения человека, может создавать уродство вме-

сто гармонизации, если не подчинить его целостной, гармонической идее человека. Техническая цивилизация по существу своему имперсоналистична, она не знает и не хочет знать личности. Она требует активности человека, но не хочет, чтобы человек был личностью. И личности необыкновенно трудно удержаться в этой цивилизации. Личность во всем противоположна машине. Она, прежде всего, есть единство в многообразии и целостность, она из себя полагает свою цель, она не согласна быть превращена в часть, в средство и орудие. Но техническая цивилизация, но технизированное и машинизированное общество хотят, чтобы человек был их частью, их средством и орудием, они все делают, чтобы человек перестал быть единством и целостью, т.е. хотят, чтобы человек перестал быть личностью. И предстоит страшная борьба между личностью и технической цивилизацией, технизированным обществом, борьба человека и машины. Техника всегда безжалостна ко всему живому и существующему. И жалость к живому и существующему должна ограничить власть техники в жизни.

Машинизм, торжествующий в капиталистической цивилизации, прежде всего извращает иерархию ценностей, и восстановление иерархии ценностей есть ограничение власти машинизма. Эта проблема не может быть решена возвратом к старой душевной структуре и к старой природно-органической действительности (*). И вместе с тем характер современной технической цивилизации и то, что она делает с человеком, невыносимо для христианского сознания и не только христианского, но человеческого созна-

_____________________

*) Интересная книга Cina Lombroso « La rancon du machinisme » проникнута слишком большой верой в возможность возврата к домашним типам цивилизации.

ния, сознания человеческого достоинства. Мы стоим перед вопросом о спасении образа человека. Человек призван продолжать миротворение, и дело его есть как бы восьмой день творения, он призван быть царем и господином земли. Но дело, которое он делает и к которому он призван, порабощает его и искажает его образ. Появляется новый человек, с новой душевной структурой, с новым образом. Старый человек, человек прошлого принимал себя за вечного человека. В нем было вечное, но он не был вечным человеком. Прошлое не есть вечное. Новый человек должен появиться в мире. И трудным является не вопрос о том, в каком он стоит отношении к старому человеку, а о том, в каком он стоит отношении к вечному человеку, к вечному в человеке. Вечным является образ и подобие Божие в человеке, что и делает его личностью. Это нельзя понимать статически. Образ и подобие Божие в человеке, как в природном существе, раскрывается и утверждается в динамике. Это и есть неустанная борьба против старого, ветхого человека во имя человека нового. Но машинизм хотел бы заменить в человеке образ и подобие Божие образом и подобием машины. Это не есть создание нового человека, это есть истребление человека, исчезновение человека, замена его иным существом, с иным, не человеческим уже существованием. В этом вся мучительность проблемы. Машина создана человеком, и она может дать ему гордое сознание его достоинства и силы. Но эта гордость человека незаметно для него самого переходит в унижение человека. Может появиться поистине новое существо, но не человеческое уже. И совсем не потому, что человек принадлежит к старому миру, и мир

новый должен непременно не изменить только человека, а подменить его другим существом. Человек менялся на протяжении своей исторической судьбы, он бывал старым и новым. Но во все времена, старые и новые, человек прикасался к вечности, и это делало его человеком. Новый же человек, который окончательно порвет с вечностью, окончательно прикрепится к новому миру, которым должен овладеть и подчинить себе, перестанет быть человеком, хотя и не сразу это заметит. Происходит дегуманизация человека. Ставится вопрос: быть или не быть человеку, не старому человеку, который должен преодолеваться, а просто человеку. Со времени возникновения человеческого самосознания, открывающегося в Библии и в древней Греции, никогда еще с такой остротой и глубиной не ставилась эта проблема. Европейский гуманизм верил в вечные основы человеческой природы. Эту веру он получил от греко-римского мира. Христианство верит, что человек есть творение Божие и несет в себе Его образ и подобие, что человек искуплен Сыном Божиим. Обе веры укрепляли европейского человека, который считал себя человеком универсальным. Ныне вера эта пошатнулась. Мир не только дехристианизируется, но и дегуманизируется. В этом вся острота вопроса, перед которым ставит нас чудовищная власть техники.

Замечательная попытка разрешить стоящий перед нами вопрос принадлежит гениальному христианскому мыслителю Н. Федорову, автору «Философии общего дела». Для него, как для Маркса и Энгельса, философия должна не познавать теоретически мир, а его переделывать, должна быть проективной. Человек призван активно овладеть стихийными силами природы,

несущими ему смерть, и регулировать, упорядочивать не только социальную, но и космическую жизнь. H. Федоров был православный христианин, и обоснование его «общего дела», дела победы над смертью и возвращения жизни всем умершим было христианское. Но он верил также в науку и технику, необычайно верил. У него нет обоготворения науки и техники, ибо он верил в Бога и Христа, но наука и техника для него величайшие орудия человека в победе над стихийными, иррациональными, смертоносными силами природы. Он верил в чудеса техники и призывал к их свершению. Пример H. Федорова интересен для нас потому, что веру в мощь техники он соединял с духом прямо противоположным тому, который господствует в техническую эпоху. Он ненавидел машинизм современной цивилизации, ненавидел капитализм, созданный блудными сынами, забывшими отцов. У него есть формальное сходство с Марксом и коммунизмом, но при полной противоположности духа (*). Н. Федоров один из немногих в истории христианской мысли, почти единственный, который преодолел пассивное понимание апокалипсиса. Апокалипсис есть откровение об исторических судьбах человека и мира и о конце, о конечном исходе. Но откровение это нельзя понимать детерминистически и фаталистически. Конец, страшный суд и вечная гибель многих совсем не предопределены божественной или природной необходимостью, совсем не фатальны. Человек свободен и призван к активности, конец зависит и от него. Апокалиптиче-

___________________

*) См. интересную книгу Сетницкого «О конечном идеале». Книга Сетницкого есть федоровское направление в советский период. В ней ослабели традиционно религиозные элементы мировоззрения Н. Федорова.

ские пророчества условны. Если христианское человечество не соединится для общего дела овладения стихийными смертоносными силами, для победы над смертью и для восстановления всеобщей жизни, для регуляции мировой жизни, если оно не создаст царства христиански одухотворенного труда, если не преодолеет дуализма теоретического и практического разума, умственного и физического труда, не будет осуществлять христианской правды, христианского братства и любви во всей полноте жизни, не будет побеждать смерть силой христианской любви и силой науки и техники, то будет царство антихриста, конец мира, страшный суд и все, что описывается в апокалипсисе. Но всего этого может и не быть, если «общее дело» начнется. Эсхатология H. Федорова отличается и от обычной христианской эсхатологии, и от эсхатологии современной техники, религии машинизма. Русский коммунизм особенно напоминает нам о мало оцененном Н. Федорове. Он ставил во всей остроте религиозный вопрос об активности человека и о технике. Власть техники и машины связана с капитализмом, она родилась в недрах капиталистического строя, и машина была самым могущественным орудием развития капитализма. Коммунизм целиком принимает от капиталистической цивилизации этот гипер-машинизм и техницизм и создает настоящую религию машины, которой поклоняется, как тотему. Бесспорно, если техника создала капитализм, то она же может способствовать преодолению капитализма и созданию иного, более справедливого социального строя. Она может стать могущественным орудием в решении социального вопроса. Но в этом случае все будет зависеть от того, какой дух победит, какого духа будет человек. Материалистический комму-

низм подчиняет проблему человека, как целостного душевно-телесного существа, проблеме общества. Не человек должен организовывать общество, а общество должно организовывать человека. Но в действительности правда в обратном — человеку принадлежит примат, человек должен организовывать общество и мир, и организация эта будет зависеть от того, каков человек, какого он духа. И человек берется тут не только как индивидуальное существо, но и как социальное существо, имеющее социальное призвание. Только тогда человек имеет активное и творческое призвание. Очень часто в нашу эпоху люди, раненые машинизмом, говорят, что машина калечит человека, что машина во всем виновата. Такое отношение унижает человека, не соответствует его достоинству. Ответственна совсем не машина, которая есть создание самого человека, машина ни в чем не виновата, и недостойно переносить ответственность с самого человека на машину. Не машина, а человек виновен в страшной власти машинизма, не машина обездушила человека, а сам человек обездушился. Проблема должна быть перенесена извне внутрь. Духовное ограничение власти техники и машины над человеческой жизнью есть дело духа, дело самого человека, зависит от напряжения его духовности. Машина может быть великим орудием в руках человека, в его победе над властью стихийной природы, но для этого человек должен быть духовным существом, свободным духом. В мире происходит процесс дегуманизации, дегуманизации во всем. Но в этой дегуманизации повинен сам человек, а не машина. Машинизм есть лишь проекция этой дегуманизации. Мы, напр., видим эту дегуманизацию науки в современной физике, изумительной своими от-

Крытиями. Физика изучает невидимые световые лучи и неслышимый звук, и этим выводит за пределы привычного человеку мира света и звука. Также Эйнштейн выводит из привычного человеку пространственного мира. Новые открытия в физике имеют положительное значение и ни в чем не повинны, они свидетельствуют о силе человеческого сознания. Дегуманизация есть состояние человеческого духа, она есть отношение духа к человеку и миру. Все приводит нас к религиозной и философской проблеме человека.

Человек может быть поглощен все более и более раскрывающейся космической бесконечностью. Христианство освободило человека от власти космической бесконечности, в которую он был погружен в древнем мире, от власти духов и демонов природы. Оно поставило его на ноги, укрепило его, поставило его в зависимость от Бога, а не от природы. Но на вершинах науки, которые только и стали достижимы при независимости человека от природы, на вершинах цивилизации и техники, человек сам открывает тайны космической жизни, раньше от него скрытые, и обнаруживает действие космических энергий, раньше как бы дремавших в глубинах природной жизни. Это свидетельствует о мощи человека, но это же ставит его в новое, опасное положение по отношению к космической жизни. Проявленная человеком способность к организации дезорганизует его внутренне. Для христианского сознания ставится новая проблема. Христианский ответ на новое положение человека в мире предполагает изменение христианского сознания в понимании призвания человека в мире. В центре ставится проблема христианской антрополо-

гии. Нас не может удовлетворить антропология патриотическая и схоластическая или антропология гуманистическая. Со стороны познавательной центральной становится проблема философской антропологии. Человек и машина, человек и организм, человек и космос — все проблемы философской и религиозной антропологии. В своей исторической судьбе человек проходит разные стадии, и всегда трагична эта судьба. В начале человек был рабом природы, и он начал героическую борьбу за свое охранение, независимость и освобождение. Он создал культуру, государства, национальные единства, классы. Но он стал рабом государства, национальности, классов. Ныне вступает он в новый период. Он хочет овладеть иррациональными общественными силами. Он создает организованное общество и развитую технику, делает человека орудием организации жизни и окончательного овладения природой. Но он становится рабом организованного общества и техники, рабом машины, в которую превращено общество и незаметно превращается сам человек. Но в новых и новых формах ставится проблема освобождения человека, овладения духом природы и общества. Эта проблема может быть решена только сознанием, которое поставит человека выше природы и общества, поставит душу человеческую выше всех природных и общественных сил, которые должны ему подчиниться. То, что освобождало человека, должно быть принято, и отвергнуто то, что его порабощало. Но эта истина о человеке, о его достоинстве и его призвании заложена в христианстве, хотя, может быть, недостаточно в его истории раскрывалась и часто искажалась. Путь окончательного освобождения человека и окончатель-

ного осуществления его призвания есть путь к царству Божию, которое есть не только царство небесное, но и царство преображенной земли, преображенного космоса.

Николай Бердяев.

Страница сгенерирована за 0.01 секунд!

В наш век активного роста новых открытий и технологий все чаще затрагивается вопрос о духовной жизни человека, его связи с Богом и дальнейшем духовном развитии. Связанно это с растрачиванием духовных сил на нахождение новых технических новшеств и обучение пользоваться этими самыми технологиями. Здесь стоит задать вопрос:

«Становится ли человек зависим от своих открытий и как это влияет на его духовную жизнь и будущее в целом?».

На этот вопрос попытался ответить в своей статье »Человек и машина» Николай Александрович Бердяев.

Рассматривая проблему человек и машина, Н. Бердяев переносит центр своего внимания на человека, процесс изменения его сознания под влиянием технического прогресса. Он отмечает, что изменение сознания произошло тогда, когда взгляды Коперника стали преобладающими, когда раскрылась бесконечность миров.

«От этого пока еще теоретического изменения испытал ужас Паскаль, его испугало молчание бесконечных пространств и миров.»

Тогда человек нашел компенсацию и точку опоры, перенеся центр тяжести внутрь человека, в я, в субъект. Перестал связывать себя с миром, потерял связь с окружающими его силами и сконцентрировался только на своих нуждах и желаниях.

«Машина имеет огромное не только социологическое, но и космологическое значение, и она ставит с необычайной остротой проблему судьбы человека в обществе и космосе. Это есть проблема отношения человека к природе, личности к обществу, духа к материи, иррационального к рациональному.»

Космос подразумевает собой некую оболочку где находятся высшие силы, потеря связи с которой повлечет за собой дальнейшее уничтожении этой особой оболочки и уничтожение духовного и душевного в самом человеке.

Бердяев отмечает, что человек как самостоятельный от мира элемент, способен разрушить свою душу, лишиться главного – духовности и доброты сердца.

«Но дух человеческий справится с грандиозной задачей в том лишь случае, если он не будет изолирован и не будет опираться лишь на себя, если он будет соединен с Богом. Только тогда сохранится в человеке образ и подобие Божие, т.е. сохранится человек.»

«Для нашей эпохи характерны процессы разрушения сердца, как ядра души.»

Несмотря на то что духовный и душевный аспект человека считаются неразделимы, у каждого живого существа есть душа, а силы духа может и не быть. Поэтому, в борьбе за свою самостоятельность в этом мире, человек рискует потерять свой духовный аспект и поддавшись собственной гордыни, быть покоренным собственными открытиями.

«Техника дает человеку чувство страшного могущества, и она есть порождение воли к могуществу и к экспансии.»

«Но когда человеку дается сила, которой он может управлять миром, и может истребить значительную часть человечества и культуры, тогда все делается зависящим от духовного и нравственного состояния человека, от того, во имя чего он будет употреблять эту силу, какого он духа.»

Николай Александрович Бердяев неоднократно затрагивает данную проблему,потери духовности, но более сильно его волнует вопрос душевный. По тому как духовный аспект может быть возобновляемым, даже если его и не было вовсе, а вот душевность, если ее потерять, уже не восстановить.

«В чем главная опасность, которую несет с собою машина для человека, опасность уже вполне обнаруживавшаяся? Я не думаю, чтобы это была опасность главным образом для духа и духовной жизни. Машина и техника наносят страшные поражения душевной жизни человека и прежде всего жизни эмоциональной, человеческим чувствам. Душевно-эмоциональная стихия угасает в современной цивилизации.»

«В действительности можно сказать, что мы живем в эпоху техники и духа, не в эпоху душевности.»

«Идеалистическая философия нового времени и есть эта компенсация за потерю космоса, в котором человек занимал свое иерархическое место, в котором он чувствовал себя окруженным высшими силами.»

С потерей космоса человек обречен на потерю связи с миром, потерю своих определяющих человечность свойств – душевность, силу духа, и эмоциональный аспект. Это повлечет за собой новую философию времени, где первичность бестелесного, бесчувственного, субъективного, оценочного и непространственного в любых явлениях и процессах над материальным, которому присущи объективность, телесность, чувственное ощущение без оценок.

«Техника имеет космогоническое значение, через нее создается новый космос.»

Массовое тиражирование техники, массовая техническая организация жизни уничтожает всякое своеобразие и оригинальность, индивидуальность человека. Вместе с тем появляются новые идолы, созданные человеком, которым человек начинает сам поклоняться. В пример можно привести новые модели мобильных телефонов которые появляются каждые пару месяцев. Которые сводят людей с ума в гонке на первообладание ими. Но люди создали сами эту технику, получается и сами ввели себя в эту зависимость. Как наркоманы которые сами могут нахимичить себе новую дозу, так и простые обыватели вгоняют себя в зависимость от техники, потому что им попросту страшно остаться наедине с собой и своими мыслями, страшно заглянуть вглубь себя. Потому что у многих там уже ничего нет. Но так же к причине этой гонки на «вооружение» можно отнести стадную особенность человека, которая была во все времена. Опять таки страшно остаться в стороне.

Не следовать за техническим прогрессом в наше время отчасти глупо, мы живем давно не в каменном веке, и невозможно мыслить возврат к старому натуральному хозяйству, патриархальному строю. Эта возможность не дана человеку.

Согласно Н. Бердяеву технологический прогресс влияет не только на человека, но и на все что его окружает, и что в дальнейшем создает человек, например искусство.

«…действительность, раскрывающаяся в искусстве, носит характер символический, она отображает идейный мир. Техника же создает действительность, лишенную всякой символики, в ней реальность дана тут непосредственно.»

И здесь возникает вопрос: «Какую идею может привнести в мир человек,лишенный духовности?»

Ведь духовность это не только связь с Богом, это в первую очередь связь с миром и то как человек отражает этот мир через самого себя.

Наше поколение стоит перед основным парадоксом: без технического прогресса невозможно дальнейшее развитие культуры человека, искусства, его нравственной стихии, потому как жизнь есть развитие во всем. Без техники было бы не возможно возникновение человеческой культуры. Но чрезмерное внедрение в жизнь человека технических новшеств тормозит этот прогресс в культуре, у человека пропадает стимул в дальнейшем развитии. Культура перестает развиваться и в окончательном вступлении в техническую эпоху может совсем погибнуть.

«Духовное ограничение власти техники и машины над человеческой жизнью есть дело духа, дело самого человека, зависит от напряжения его духовности. Машина может быть великим орудием в руках человека, в его победе над властью стихийной природы, но для этого человек должен быть духовным существом, свободным духом.»

Только в наших руках создать свое светлое будущее. Перестать относиться потребительски к окружающему нас миру. Снова начать ценить связь с духовными силами и душевность каждого человека.

Но несмотря на неоспоримость поднятых проблем и доводов к ним автора, я не со всем с ним согласна.

« Особенно жуткое впечатление производит советское техническое строительство. Но оригинальность его совсем не в самой технике, - в этом отношении там ничего особенного нет, все равно Америка ушла гораздо дальше, и ее с трудом можно нагнать. Оригинально в советской коммунистической России то духовное явление, которое обнаруживается в отношении к техническому строительству.»

Хочется отметить как строитель, что именно в советское время по крайней мере строительство было на высоте. Дома построенные в те времена стоят и по сей день, и люди выбирая между старым кирпичным пяти этажным советским домом и новостройкой –выбирают советский дом. Это обусловлено тем что, в отличии от сегодняшнего распорядка строительства, в те годы строительные нормы выполнялись. Строили полагаясь на свое аналитическое мышление, а не на современные компьютерные программы. И сказать что в советском строительстве ничего особенного нет очень просто, если ты не строитель. Сравнивать свою родину, при этом живя во Франции, с ее на тот момент главным соперником, да еще и не в ее пользу – откуда столько не любви к родине? Что касается Америки, то автор не учел что может Американская архитектура и разнообразнее – но строят там дома где климатические районы намного мягче и благоприятнее, чем резкие и суровые температурные перепады России.

Среди высланных был известный гистолог Александр Александрович Максимов (1874–1928 гг.). Уроженец Санкт-Петербурга, он является автором теории происхождения крови из одной лимфоцитоподобной клетки (унитарная теория кроветворения). Именно он впервые ввел в научный оборот понятие «стволовая клетка».

Владимир Кузьмич Зворыкин , известный изобретатель. С 1919 г. Владимир Кузьмич, переехав в США, работал в различных радиотехнических фирмах. Из множества его изобретений мировую славу принесло создание иконоскопа – первой передающей телевизионной трубки, прообраза современного кинескопа, за что его и считают «отцом телевидения».

Рассказать обо всех эмигрантах первой волны, оставивших след в истории медицины, невозможно, как нельзя оценить ущерб, нанесенный культуре и науке России вынужденной эмиграцией ученых. В США когда-то была популярна шутка, что Зворыкин является русским подарком Америке. Вероятно, это был наилучший выход из наихудшей ситуации.

Странно было прочитать этот абзац, полный агрессии к стране где родился автор, хотя сам писал как важны человеку духовность и душевность. Не духовненько выходит. И не понятно, как человек не обладающий техническими знаниями в строительстве смеет оценивать качество строительной деятельности в целом.

Что касается самой темы статьи о мрачном будущем человечества, порабощенным машинами – я в это не верю. Я верю в то что неодушевленный предмет никогда не сможет самостоятельно думать, а уж тем более поработить кого либо. Для этого нужно понимать то что ты собираешься поработить, а для этого опять таки надо уметь думать и рассуждать.

«Техническая цивилизация по существу своему имперсоналистична, она не знает и не хочет знать личности. Она требует активности человека, но не хочет, чтобы человек был личностью. И личности необыкновенно трудно удержаться в этой цивилизации.»

Как известно все научные открытия делаются людьми. Причем не стадом, а по крайней мере группой людей, которой руководит один самый умный и способный. Человек уникальный, расположенный не просто к науке, а еще и к руководству, знает чего хочет и добивается это, как по мне так настоящая –личность.

Марк Цукерберг – создатель всемирно известной сети в Интернете фейсбук.

Стив Джобс – создатель фирмы эпл, и если не он собирал выпускаемую им технику, то умело руководил командой инженеров.

Иными словами без этих самых личностей не было бы технического прогресса, а значит пока есть такие люди, пока человек любопытен и ему интересен окружающий ему мир – человечество контролирует технику. Но это не значит что человек не должен развивать в себе духовность, напротив. Без нее не развивается человек, а без человека нет и технического развития.

Человек и машина was last modified: Октябрь 12th, 2016 by Полина Дедюхова