Семь книг к Эбуцию Либералию

В квадратных скобках проставлена нумерация параграфов по латинскому оригиналу.

Используется греческий шрифт.

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1

Среди многих и разнообразных заблуждений людей, живущих безрассудно и необдуманно, мне кажется, досточтимый Либералий, нет почти ничего более опасного, как то, что мы не умеем ни давать, ни принимать благодеяний. Благодеяния же, худо оказанные, обыкновенно худо и принимаются, и если нам их не возвращают, то поздно жаловаться: мы потеряли их в тот самый момент, когда давали. И неудивительно, если среди наиболее распространенных и наиболее тяжких пороков чаще всего встречается неблагодарность. Это, очевидно, зависит от многих причин, и, во-первых, – от того, что мы не выбираем людей, которые были бы достойны благодеяния, но, имея в виду приобрести должников, тщательно собираем сведения относительно их родовых имений и движимого имущества. Мы не бросаем семян на истощенную и бесплодную почву, благодеяния же скорее безо всякого разбора разбрасываем, чем даем. И нелегко сказать, что хуже: не сознавать благодеяния или требовать его обратно, ибо благодеяние есть долг такого рода, что из него следует возвращать только то, что охотно возвращается; тяготиться им весьма постыдно по той причине, что для оправдания доверия (в этом случае) нужны не материальные средства, а душа. Благодеяние возвращает тот, кто охотно сознает его. Но если и лежит вина на тех, кто даже в сознании не воздает благодарности, то не безвинны и мы. Много мы встречаем неблагодарных, но еще более сами делаемся такими. В одном случае мы бываем сурово требовательны и притязательны, в другом – легкомысленны и очень скоро раскаиваемся в своем благодеянии, в третьем – бываем сварливы и жалуемся, когда упускают малейшую возможность нам уплатить. Таким образом мы отравляем всякую благодарность не только после того, как оказали благодеяние, но и в тот самый момент, когда оказываем. В самом деле, кто из нас бывал доволен, когда его просили недостаточно усердно или только однажды? Кто, замечая, что к нему хотят обратиться с просьбой, не нахмуривал бровей, не отвращал лица, не притворялся занятым и длинными речами, намеренно бесконечными, не отклонял удобного для просьбы случая, не избегал, при помощи разнообразных хитростей, людей, прибегавших к нему со своими нуждами? Будучи же застигнут в безвыходном положении, кто не старался оттянуть времени, давая этим осторожный отказ, или хотя и обещал, но через силу, нахмурив брови, сердито и едва выговаривая слова? Но ведь никто охотно не признает себя должником в том случае, когда он не получил, а вынудил. Может ли кто быть благодарен тому человеку, который гордо бросил благодеяние, с гневом выкинул его или оказал его уже после того, как утомился, с тем только, чтобы избежать докуки? Ошибается, кто питает надежду на благодарность со стороны того, кого он изнурил проволочками, измучил ожиданием… Благодеяние принимается с таким же чувством, с каким оказывается; посему не следует оказывать его с пренебрежением. Ведь каждый бывает обязан только самому себе тем, что он получил от другого (как бы) без его ведома. Не следует быть и медленным, ибо кто медленно делал, тот, очевидно, долго не имел охоты делать, а во всяком деле дорого ценится охота. В особенности же благодеяние не должно быть оскорбительным. В самом деле, если природа устроила так, что обиды оставляют более глубокий след, чем благодеяния, и последние скоро исчезают из памяти, тогда как первые надолго в ней остаются, то чего ждать тому, кто, оказывая благодеяние, причиняет обиду? Подобному человеку достойную благодарность воздает тот, кто забывает его благодеяние. Не должна охлаждать в нас усердия к благотворительности и масса людей неблагодарных. Ибо, во-первых, мы сами, как я сказал, увеличиваем ее. Во-вторых, сами бессмертные боги не получают отвращения к своей щедрой благотворительности, несмотря на существование святотатцев и людей, с пренебрежением к ним относящихся. Они продолжают поступать сообразно своей природе и оказывают свою помощь всему, между прочим, и тем самым людям, которые плохо понимают их благодеяния. Последуем их примеру, насколько это позволит человеческая немощь; станем дарить благодеяния, а не отдавать в рост. Вполне достоин быть обманутым тот, кто, давая, помышляет об уплате.

«Благодеяние худо принято». Но ведь и дети и супруги обманывали наши надежды, тем не менее мы и воспитываем, и женимся, и до такой степени идем наперекор опыту, что, раз испытав поражение, снова ведем войны, раз потерпев кораблекрушение, снова пускаемся в море. Насколько более благородно быть постоянным в благодеяниях! Кто не оказывает благодеяний по той причине, что не получает их обратно, тот, очевидно, оказывает их с целью возвратить; этим он дает благовидный предлог для неблагодарных. Однако и сим последним людям постыдно отказывать в благодеяниях, хотя они того и заслуживают. Сколько недостойных света – однако день настает, сколько жалуются на то, что они родились, однако природа производит новые поколения и терпит существование тех, которые сами лучше бы желали вовсе не жить! Возвышенной и доброй душе свойственно искать не плодов благодеяний, но самих благодеяний, и среди худых людей отыскивать хороших. Какое было бы величие в том, чтобы приносить пользу многим, если бы никто не обманывал? Добродетель в данном случае заключается в оказании благодеяний безо всякого расчета на их обратное возвращение. Плоды благодеяний пожинаются благородным человеком немедленно. Неблагодарность не должна смущать нас и поселять апатию к столь прекрасному делу, так что, если бы у меня даже совсем была отнята надежда найти благодарного человека, то и в таком случае я предпочел бы лучше не получать благодеяний обратно, чем не оказывать их. Ибо кто не оказывает благодеяний, тот предваряет проступок неблагодарного. Выскажу свою мысль: кто не возвращает благодеяния, тот погрешает более, кто не оказывает, тот – скорее

«О благодеяниях» – произведение римского философа–стоика, поэта и государственного деятеля Луция Аннея Сенеки (4 до н.э. – 65).*** Это философский трактат из семи книг. В акте добровольного благодеяния автор видит единственную надежную основу взаимоотношений между людьми. Для человека всякое благодеяние есть добродетельный поступок, награда за который – в нем самом, даже если за благодеяние не платят благодарностью. Новые поколения признали Сенеку «одним из популярнейших в свое и последующие времена римских писателей». Его учение содержит в себе такие элементы морали, каких нельзя найти ни у кого из античных писателей и которые приближают его к учению христианства. Трактат «О благодеяниях», по справедливому замечанию Дидро, «представляет собою прекраснейшее произведение, составленное для пользы не одного Нерона и Либералия, но и всех людей».

Семь книг к Эбуцию Либералию

В квадратных скобках проставлена нумерация параграфов по латинскому оригиналу.

Используется греческий шрифт.

КНИГА ПЕРВАЯ

Среди многих и разнообразных заблуждений людей, живущих безрассудно и необдуманно, мне кажется, досточтимый Либералий, нет почти ничего более опасного, как то, что мы не умеем ни давать, ни принимать благодеяний. Благодеяния же, худо оказанные, обыкновенно худо и принимаются, и если нам их не возвращают, то поздно жаловаться: мы потеряли их в тот самый момент, когда давали. И неудивительно, если среди наиболее распространенных и наиболее тяжких пороков чаще всего встречается неблагодарность. Это, очевидно, зависит от многих причин, и, во-первых, – от того, что мы не выбираем людей, которые были бы достойны благодеяния, но, имея в виду приобрести должников, тщательно собираем сведения относительно их родовых имений и движимого имущества. Мы не бросаем семян на истощенную и бесплодную почву, благодеяния же скорее безо всякого разбора разбрасываем, чем даем. И нелегко сказать, что хуже: не сознавать благодеяния или требовать его обратно, ибо благодеяние есть долг такого рода, что из него следует возвращать только то, что охотно возвращается; тяготиться им весьма постыдно по той причине, что для оправдания доверия (в этом случае) нужны не материальные средства, а душа. Благодеяние возвращает тот, кто охотно сознает его. Но если и лежит вина на тех, кто даже в сознании не воздает благодарности, то не безвинны и мы. Много мы встречаем неблагодарных, но еще более сами делаемся такими. В одном случае мы бываем сурово требовательны и притязательны, в другом – легкомысленны и очень скоро раскаиваемся в своем благодеянии, в третьем – бываем сварливы и жалуемся, когда упускают малейшую возможность нам уплатить. Таким образом мы отравляем всякую благодарность не только после того, как оказали благодеяние, но и в тот самый момент, когда оказываем. В самом деле, кто из нас бывал доволен, когда его просили недостаточно усердно или только однажды? Кто, замечая, что к нему хотят обратиться с просьбой, не нахмуривал бровей, не отвращал лица, не притворялся занятым и длинными речами, намеренно бесконечными, не отклонял удобного для просьбы случая, не избегал, при помощи разнообразных хитростей, людей, прибегавших к нему со своими нуждами? Будучи же застигнут в безвыходном положении, кто не старался оттянуть времени, давая этим осторожный отказ, или хотя и обещал, но через силу, нахмурив брови, сердито и едва выговаривая слова? Но ведь никто охотно не признает себя должником в том случае, когда он не получил, а вынудил. Может ли кто быть благодарен тому человеку, который гордо бросил благодеяние, с гневом выкинул его или оказал его уже после того, как утомился, с тем только, чтобы избежать докуки? Ошибается, кто питает надежду на благодарность со стороны того, кого он изнурил проволочками, измучил ожиданием… Благодеяние принимается с таким же чувством, с каким оказывается; посему не следует оказывать его с пренебрежением. Ведь каждый бывает обязан только самому себе тем, что он получил от другого (как бы) без его ведома. Не следует быть и медленным, ибо кто медленно делал, тот, очевидно, долго не имел охоты делать, а во всяком деле дорого ценится охота. В особенности же благодеяние не должно быть оскорбительным. В самом деле, если природа устроила так, что обиды оставляют более глубокий след, чем благодеяния, и последние скоро исчезают из памяти, тогда как первые надолго в ней остаются, то чего ждать тому, кто, оказывая благодеяние, причиняет обиду? Подобному человеку достойную благодарность воздает тот, кто забывает его благодеяние. Не должна охлаждать в нас усердия к благотворительности и масса людей неблагодарных. Ибо, во-первых, мы сами, как я сказал, увеличиваем ее. Во-вторых, сами бессмертные боги не получают отвращения к своей щедрой благотворительности, несмотря на существование святотатцев и людей, с пренебрежением к ним относящихся. Они продолжают поступать сообразно своей природе и оказывают свою помощь всему, между прочим, и тем самым людям, которые плохо понимают их благодеяния. Последуем их примеру, насколько это позволит человеческая немощь; станем дарить благодеяния, а не отдавать в рост. Вполне достоин быть обманутым тот, кто, давая, помышляет об уплате.

«Благодеяние худо принято». Но ведь и дети и супруги обманывали наши надежды, тем не менее мы и воспитываем, и женимся, и до такой степени идем наперекор опыту, что, раз испытав поражение, снова ведем войны, раз потерпев кораблекрушение, снова пускаемся в море. Насколько более благородно быть постоянным в благодеяниях! Кто не оказывает благодеяний по той причине, что не получает их обратно, тот, очевидно, оказывает их с целью возвратить; этим он дает благовидный предлог для неблагодарных. Однако и сим последним людям постыдно отказывать в благодеяниях, хотя они того и заслуживают. Сколько недостойных света – однако день настает, сколько жалуются на то, что они родились, однако природа производит новые поколения и терпит существование тех, которые сами лучше бы желали вовсе не жить! Возвышенной и доброй душе свойственно искать не плодов благодеяний, но самих благодеяний, и среди худых людей отыскивать хороших. Какое было бы величие в том, чтобы приносить пользу многим, если бы никто не обманывал? Добродетель в данном случае заключается в оказании благодеяний безо всякого расчета на их обратное возвращение. Плоды благодеяний пожинаются благородным человеком немедленно. Неблагодарность не должна смущать нас и поселять апатию к столь прекрасному делу, так что, если бы у меня даже совсем была отнята надежда найти благодарного человека, то и в таком случае я предпочел бы лучше не получать благодеяний обратно, чем не оказывать их. Ибо кто не оказывает благодеяний, тот предваряет проступок неблагодарного. Выскажу свою мысль: кто не возвращает благодеяния, тот погрешает более, кто не оказывает, тот – скорее.

«Когда станешь расточать благодеяния толпе, то много их надо потерять, чтобы однажды (сделать) положить хорошо».

В первом стихе ни с чем нельзя согласиться, во-первых, потому что благодеяний не следует расточать толпе, а во-вторых, потому, что расточительность вообще не заслуживает похвалы, тем более в благодеяниях. Если оказывать благодеяния, не руководясь рассудком, то они перестают быть таковыми и получают какое-либо другое имя. Заслуживает внимания второй стих, где одно удачно оказанное благодеяние рассматривается как вознаграждение за убытки, причинные потерею многих. Но посмотри, прошу тебя, не будет ли и более близким к истине, и более сообразным с достоинством добродетельного человека посоветовать ему оказывать благодеяния даже в том случае, когда нет надежды ни одного оказать удачно. Дело в том, что неосновательно предположение, будто бы «много (благодеяний) надо потерять»…

Ни одно (благодеяние) не пропадает, так как, кто теряет его, тот, очевидно, рассчитывал заранее (на прибыль). Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для благодеяния. Никто не записывает благодеяний в долговую книгу и не напоминает о них каждый день и час подобно жадному заимодавцу. Добрый человек никогда и не думает о них, если не напомнит лицо, возвращающее (долг). В противном случае благодеяние принимает вид ссуды. Записывать благодеяния в расход – постыдное ростовщичество. Что бы ни случилось с первыми твоими дарами – продолжай раздавать их; лучше, если они будут находиться у людей неблагодарных, которых со временем стыд, или какая-нибудь случайность, или подражание могут сделать благодарными. Не отступай: продолжай свое дело и стремись к жребию мужа добродетельного. Подавай помощь: кому средствами, кому кредитом, кому расположением, кому советом, кому полезными наставлениями. Звери и те сознают за собою обязанности. Нет ни одного дикого животного, которого бы нельзя было приручить и привязать к себе посредством заботливого ухода. Так укротители безнаказанно касаются пасти львов; диких слонов, при помощи корма, приручают до такой степени, что они послушно отправляют работы. Таким образом, постоянные благодеяния покоряют даже существ, лишенных разума и способности оценить их. С неблагодарностью отнеслись к твоему первому благодеянию? Ко второму уже так не отнесутся. Забыли о том и о другом? Третье приведет на память и забытые!

Благодеяния теряет тот, кто скоро приходит к убеждению, что их потерял. Но кто сохраняет постоянство и прежние благодеяния умножает новыми, тот исторгает благодарность даже из жесткого и неблагодарного сердца. Неблагодарный на многое не посмеет поднять очей. Куда бы он ни обратился, убегая от своей совести, пусть всюду видит тебя. Свяжи его узами своих благодеяний!

Теперь я обращусь к рассмотрению сущности и свойств благодеяний, если ты дозволишь мне, предварительно, вкратце упомянуть о том, что не имеет прямого отношения к делу. Почему граций три, почему они между собою сестры, для чего они сплелись руками, для чего улыбаются, для чего они (изображаются) девы и одеты в просторную и прозрачную одежду?

Некоторые утверждают, что одна из них изображает дающую благодеяние, другая принимающую, третья возвращающую обратно. Иные видят в них олицетворение трех родов благодеяний: дарования, возвращения, дарования и возвращения вместе. Но признаешь ли ты верным то или другое объяснение – какая нам будет польза от этого знания? Что означает хоровод граций, сплетшихся руками и обращенных лицами одна к другой? То, что благодеяния, переходя в последовательном порядке из рук в руки, тем не менее в конце концов снова возвращаются к дающему их. Порядок этот совершенно разрушается, как скоро раз бывает нарушен, и, наоборот, принимает в высшей степени прекрасный вид, как скоро бывает сохранен и удержана в нем (последовательность) взаимность. Грации улыбаются: это по той причине, что лица тех, которые дают или принимают благодеяния, бывают обыкновенно радостны. Они – юны, ибо воспоминание о благодеяниях не должно стареть. Они девы, ибо (благодеяния) непорочны, чисты и святы для всех. В благодеяниях ничего не должно быть невольного, связанного или принужденного – вот почему грации одеты в просторные туники, и притом в прозрачные, ибо благодеяния требуют того, чтобы их видели.

Положим, что кто-нибудь и увлекся греками до такой степени, что считает необходимым говорить и об этом, однако никого не найдется, кто бы признал относящимся к делу говорить о тех именах, какие дал грациям Гесиод. Старшую он назвал Аглаей, среднюю – Евфросиной, младшую – Талией. Эти имена каждый, по своему усмотрению, изменяет и старается найти им какое-нибудь объяснение, тогда как на самом деле Гесиод дал названия своим девам по личному усмотрению. Таким же образом Гомер переменил наименование одной грации, назвав ее Пасифеею, и выдал ее замуж, дабы знали, что они не весталки. Найду я и другого поэта, у которого грации являются опоясанными и одетыми в фригийские одежды. Подобным образом они изображаются и вместе с Меркурием, не потому, что благодеяния восхваляются разумом или красноречием, но потому, что так заблагорассудилось художнику. Равно и Хрисипп, который обладает остроумием, тонким и проницающим в глубину самой истины, который говорит только ради дела и употребляет слов не больше того, сколько их надо, всю свою книгу наполнил подобными глупостями, так что весьма мало рассуждает (о самом) способе оказания, принятия и возвращения благодеяний и так, что не басни он помещает в качестве приложения к этим рассуждениям, а самые рассуждения – в качестве приложения к басням. Так Хрисипп, сверх того, о чем писал Гекатон, сообщает, что три грации доводятся дочерями Юпитеру и Юноне, что они летами моложе Гор, но миловиднее их лицом и по сей причине даны в сопутницы Венере. Равным образом он считает относящимся к делу и название их матери: Эвринома, по его мнению, названа так потому, что раздача благодеяний свойственна людям, обладающим богатым состоянием, – как будто существует обычай давать матери имя после дочерей или как будто поэты передают настоящие имена. Как номенклатор вместо памяти руководится смелостью и дает имена всем, кого и не знает, так и поэты не считают нужным говорить истину, но, будучи вынуждены необходимостью или соблазнившись красотою, – каждого заставляют называться таким именем, которое было бы приятным для стиха. И для них нет обмана, когда они что-нибудь привносят в свою запись: так как ближайший (по времени) поэт заставляет их (т. е. граций) носить свое (выдуманное им) название. Вот тебе доказательство этого: Талия, когда о ней по преимуществу идет речь, у Гесиода называется Харитою, а у Гомера – Музою.

Чтобы самому не делать того, что порицаю, опущу все, не относящееся к делу и не имеющее ровно никакого отношения к предмету речи. Только ты защищай нас, как скоро кто-нибудь станет упрекать нас в том, что мы заставили стать наряду с прочими Хрисиппа, человека поистине великого, но тем не менее грека, остроумие которого слишком тонко изощряется и часто обращается против него самого. Даже и в том случае, когда он, по-видимому, нечто делает (серьезно), он колет, а не пронзает.

Какого же рода красноречие потребно в данном случае? Здесь следует говорить о благодеяниях и подвергнуть систематическому обсуждению то действие, которое служит главнейшим связующим звеном для человеческого общества. Надлежит дать норму жизни, дабы под видом щедрости не пленяло нас необдуманное легкомыслие и дабы (с другой стороны) это самое обсуждение, умеряя, не останавливало благотворительности, которая не должна ни совершенно отсутствовать, ни впадать в излишество. Следует учить (людей) – с охотою получать, с охотою возвращать и ставить для себя важной задачей – не только сравняться делами и душевным расположением с теми, кому они обязаны, но и превосходить их, потому что тот, на ком лежит обязанность воздать благодарность, никогда не сквитается (со своим благодетелем), если не превзойдет его. Одним следует внушать, чтобы они были чужды всяких расчетов, другим, чтобы считали за собою более долгов.

К сему-то благороднейшему состязанию, состоящему в том, чтобы благодеяния побеждать благодеяниями, и призывает нас Хрисипп при помощи таких рассуждений. По его словам, следует опасаться, как бы малым воздаянием благодарности не оскорбить святыни, ибо Хариты – дочери Юпитера, и не нанести обиды столь прекрасным девам. Ты преподай мне какое-нибудь из таких наставлений, благодаря которым я стал бы более благодетельным и более благодарным в отношении к тем, кто мне оказывает благодеяния, – благодаря которым благодетели и облагодетельствованные вступали бы между собою в духовное состязание, – так чтобы оказавшие (благодеяния) забывали, а должники сохраняли живое воспоминание. Все же выдумки, о которых было говорено выше, пусть остаются на долю поэтов, назначение которых в том и состоит, чтобы услаждать слух и сплетать интересные басни. Напротив – те, кто желает врачевать умы, поддерживать доверие в отношениях людей и утверждать в душе их сознание долга, пусть говорят языком серьезным и берутся за дело с большими силами, если только не считают возможным при помощи пустых и вздорных речей и бабьих аргументов пресечь такое опаснейшее зло, как полное забвение благодеяний (beneficiorum novas tabulas).

Насколько необходимо обойти всё излишнее, настолько же необходимо доказать, что нам прежде всего надлежит исследовать, в чем состоит наш долг при получении благодеяния. Ибо один утверждает, что его долг состоит в тех деньгах, которые он получил, другой, что (его долг) состоит в совете, третий – в должности, четвертый – в управлении провинцией. Но все это – только знаки благодеяний, а не самые благодеяния. Благодеяния нельзя осязать рукою: оно заключается в душе. Существует большая разница между материею благодеяния и самим благодеянием. Посему благодеяние заключается не в золоте, не в серебре и не в каком-либо другом из предметов, слывущих весьма ценными, но в самом расположении дающего. Люди неопытные обращают внимание только на то, что бросается в глаза, что дается и становится предметом обладания, и, напротив, мало ценят то, что на самом деле дорого и ценно. Всё, чем мы владеем, что мы видим и к чему прилепляется наша похоть, – (непрочно) преходяще; судьба или неправда могут у нас отнять это: благодеяние же продолжает пребывать и после утраты того предмета, чрез посредство которого оно было оказано. А чего никакая сила не может упразднить, то сделано надлежащим образом. Я выкупил у пиратов своего друга – его схватывает другой враг и заключает в темницу: он (в данном случае) уничтожает не благодеяние, но пользу, проистекшую от моего благодеяния. Я возвратил кому-нибудь детей, спасенных во время кораблекрушения или пожара, но их похитила болезнь или какое-нибудь случайное несчастие: и с их утратою продолжает пребывать то, что оказано чрез них. Таким образом, все, ложно усвояющее себе имя благодеяния, служит лишь вспомогательным средством, при помощи которого проявляется дружественное расположение. То же бывает и в других случаях, где различается внешний вид и самая сущность дела. Император жалует кого-нибудь ожерельями и венками, которые даются за вступление на стену неприятельского города (corona murali) или за спасение жизни гражданина (corona civica). Что такого ценного заключают в себе: венок, расшитая тога (praetexta), ликторские связки, трибунал или колесница? В них заключается не самая почесть, а только внешние знаки почестей. Подобным образом и то, что представляется нашим взорам, не само благодеяние, но лишь след и знак благодеяния.

Итак, что же такое благодеяние (само по себе)? Благодетельное действие, которое дает радость (другим) и, давая, получает ее, действие, совершаемое с готовностью, охотно и по собственной доброй воле.

По сей причине важно не то, что делают или что дают, но то, с каким расположением духа это совершают, ибо в этом-то расположении лица, дающего или делающего, и состоит самое благодеяние, а не в том, что дают или делают. Большую разницу между тем и другим можно видеть уже из того, что благодеяние всегда остается благом, тогда как то, что делается или подается, – не благо и не зло. Дух возвышает малое, очищает нечистое и лишает цены великое и слывшее ценным; само же по себе то, к чему стремятся, не имеет никакой природы: ни доброй, ни злой; важно то направление, какое дает ему виновник действия, от которого зависит назначение предметов. Самое благодеяние состоит не в том, что составляет предмет исчисления и раздачи, подобно тому, как не в самих жертвах состоит почитание богов, хотя бы они были тучны и блестели золотом, но в благочестивом и непорочном (расположении) настроении духа молящихся. Таким образом, люди добродетельные бывают благочестивыми даже и в том случае, когда их приношение состоит из одних зерен и похлебки, а злые, наоборот, не оставляют нечестия, хотя бы и обильно орошали кровью алтари.

Если бы благодеяния заключались в предметах, а не в самом расположении души того человека, который их оказывает, то они становились бы (для нас) тем важнее, чем важнее то, что мы получаем. Но это ложно: нас всегда наиболее одолжает тот, кто малое дал великолепным образом, кто душою сравнялся с богатством царей, кто дал немного, но охотно, кто, увидав мою бедность, забыл о своей, кто возымел не только охоту, но (даже) и горячее желание оказать мне помощь, кто счел себя облагодетельствованным, когда оказывал благодеяние, кто дал так, как бы и не думал о возвращении и, получив обратно, – как бы и не давал, кто нашел и стремился найти удобный случай для помощи.

Напротив, с неблагодарностью относятся к тому, что, как я сказал, насильно вымогается или случайно перепадает от дающего, хотя бы это казалось по содержанию и по внешнему виду великим. С гораздо большей благодарностью принимают то, что подается ласковой, чем то, что подается полной рукой. Один мне дал немного, но больше он и не мог! А другой дал и много, но зато колебался, медлил, давая, воздыхал, подал гордо, выставил это напоказ и желал угодить (вовсе) не тому, кому давал: давал он для (своего) честолюбия, а не для меня.

Когда многие приносили Сократу большое вознаграждение, каждый сообразно со своими средствами, – Эсхин, его бедный ученик, сказал: «Я ничего не нахожу достойного тебя, что мог бы тебе дать, и в этом одном отношении сознаю себя бедняком. Посему вручаю тебе одно, что имею: себя самого. Прошу тебя благосклонно принять этот дар, каков бы он ни был, и подумать, что ведь другие хотя и давали тебе много, но еще более оставляли себе». Сократ на это отвечал: «Разве ты не сделал мне дорогого подарка, – если только сам не ценишь себя низко? Посему я позабочусь о том, чтобы возвратить тебя самому тебе лучшим, чем взял». Этим приношением Эсхин превзошел самого Алкивиада, духовные богатства которого равнялись его материальным (богатствам), и всю щедрость богатых юношей.

Видишь, как дух находит средства для благотворительности, даже находясь среди затруднительных обстоятельств? На мой взгляд, Эсхин своими словами выразил такую мысль: «Ничего ты не достигла, судьба, пожелав, чтобы я был беден: несмотря на то, что у меня найдется наготове подарок, достойный этого мужа, и, не имея возможности принести ему что-нибудь из твоего, – я дам свое». Не думай, чтобы он ценил себя дешево: самого себя он сделал уплатою за себя же. Талантливый юноша нашел способ, как завладеть Сократом. Надо обращать внимание не на то, что именно и какой ценности дается, но на то – кем. Человек хитрый легко открывает доступ к себе людям с неумеренными желаниями и на словах ободряет смелые надежды, не имея никакого намерения помочь на деле… Но еще хуже, на мой взгляд, тот, кто с грубой речью, суровым лицом и недобрыми намерениями показывает свое богатство. Счастливца чтут и проклинают, а сами, питая ненависть к человеку, поступающему таким образом, думают делать то же, как скоро приобретут возможность……

Некоторые, обесчестив чужих жен, и притом не тайно, а открыто, своих собственных передали другим. Кто запретил своей жене выставляться напоказ в паланкине и быть носимою на виду зрителей, будучи открытой со всех сторон, того считают грубым, бесчеловечным и злонравным, а среди дам тот слывет худой партиею. Кто не заявил себя никакой любовницей и не состоит в связи с чужой женой, того женщины зовут пошлым, человеком с низкими наклонностями и любовником служанок. Вследствие этого самым приличным родом супружеского сожития считается прелюбодеяние, и никто не вступал в брачное сожитие, не уведя жены у другого, после взаимного согласия на развод. Друг перед другом стараются расточать награбленное и вновь собирать расточенное с великой алчностью, не имеют ничего священного, издеваются над чужой бедностью, а своей боятся больше всякого другого зла; нарушают обидами мирное течение жизни и угнетают слабейших насилием и страхом. Неудивительно, что грабят провинции и с торгов продают продажное правосудие: ведь и варвары считают законным продавать купленное.

Но мы стремимся далее, так как содержание речи побуждает идти вперед. Посему скажем в заключение, что вина не должна падать на наш век. И предки наши жаловались, и мы жалуемся, да и потомки наши будут жаловаться на то, что нравы развращены, что царит зло, что люди становятся все хуже и беззаконнее. Но все эти пороки остаются теми же и будут оставаться, подвергаясь только незначительному изменению, подобно тому как море далеко разливается во время прилива, а при отливе снова возвращается в берега. Порою станут более предаваться прелюбодеяниям, чем другим порокам, и разорвет узы целомудрие, порою будут процветать безумные пиры и кулинарное искусство – позорнейшая пагуба для (отцовских) богатств. Порою будет распространен чрезмерный уход за телом и попечение о внешности, прикрывающее собою духовное безобразие. Будет время, когда худо управляемая свобода перейдет в нахальство и дерзость. По временам станет распространяться жестокость в частных и общественных отношениях и неистовые междоусобные войны, во время которых подвергнется профанации все великое и святое. Будет время, когда войдет в честь пьянство и будет считаться достоинством пить вино в самом большом количестве. Пороки не ждут в одном месте: подвижные и разнообразные, они пребывают в смятении, подстрекают и прогоняют друг друга. Впрочем, мы всегда должны заявлять о себе одно и то же: мы злы, злыми были и, с неохотой добавлю, злыми будем. Будут убийцы, тираны, воры, любодейцы, грабители, святотатцы и предатели; ниже их всех неблагодарный, если не признать того, что все пороки, о которых шла речь, происходят от неблагодарной души, без которой едва ли возросло бы какое-нибудь крупное преступление. Остерегайся допускать себя до неблагодарности как до самого тяжкого проступка и забывай ее как самый легкий, если она будет допущена (в отношении к тебе).

Вся обида ведь заключается в том, что ты потерял благодеяние. Но для тебя осталось от него самое лучшее: (именно) ты сделал подаяние. И насколько следует заботиться о том, чтобы оказывать благодеяния по преимуществу тем лицам, на благодарность со стороны которых можно надеяться, настолько же надлежит делать и оказывать некоторые (благодеяния) даже тем людям, на которых будет плохая надежда, и не только в том случае, когда мы станем лишь предполагать, что они окажутся неблагодарными, но и тогда, когда будем знать, что они таковыми были. Так, например, если я буду иметь возможность возвратить кому-нибудь сыновей, спасенных от великой опасности безо всякого риска со стороны, то не стану колебаться (над этим). Человека достойного я буду защищать даже с потерей собственной крови и стану подвергать себя опасности, а если буду иметь возможность спасти от разбойников человека недостойного, подняв крик, то не поленюсь издать спасительного для этого человека голоса.

Следует сказать, какие благодеяния надо оказывать и каким образом. Прежде всего станем оказывать необходимые, затем – полезные, потом – приятные и, по преимуществу, такие, которые могут долго сохраняться. Начинать же надо с необходимых. Ибо различным образом достигает души то, что поддерживает жизнь, и то, что украшает ее или упорядочивает. Иной с пренебрежением может отнестись к тому, без чего он легко обойдется и о чем может сказать: «Возьми назад: не желаю этого; я доволен своим». Иногда бывает желание не только возвратить назад, но и бросить то, что получишь.

Из (благодеяний) необходимых иные занимают первое место, это именно те, без которых мы не можем жить; иные – второе, это те, без которых мы не должны (жить); иные же – третье, это те, без которых мы жить не желаем. К первому разряду относятся благодеяния следующего рода: спасти от рук врагов, от гнева тирана, от проскрипциии от иных различных и разнообразных опасностей, угрожающих человеческой жизни. Чем больше и грознее будет та опасность, которую мы предотвратим (своими благодеяниями), тем более заслужим благодарности. Ибо является представление о том, от каких зол было оказано избавление, и предшествовавший страх придает цены благодеянию. Тем не менее, – с целью придать, при помощи страха, более веса своему благодеянию, – мы не должны, однако, спасать с меньшей энергией, чем на то имеем возможность. Ближайшие к благодеяниям этого рода суть те блага, без которых мы хотя и можем жить, но жить таким образом, что лучше было бы умереть. Таковы, например, свобода, целомудрие, здравый рассудок. За сим будет следовать то, что нам дорого в силу связи, крови, употребления и продолжительной привычки, как-то: дети, супруги, пенаты и прочее, к чему душа наша привязалась до такой степени, что расстаться с ними для нее кажется тяжелее, чем с жизнью. Далее следуют благодеяния полезные, содержание которых разнообразно и обширно. Сюда будет относиться денежная (помощь), не очень обильная, но соразмеренная надлежащим образом, почести и содействие лицам, стремящимся к высшим должностям, ибо нет ничего полезнее, как быть полезным для самого себя. Прочие дары уже происходят от излишества и служат целям роскоши. В отношении к ним следует наблюдать, чтобы они были благовременны, невульгарны и притом таковы, чтобы служили предметом обладания немногих, или немногих в известное время, или если даже они недороги сами по себе, то чтобы были дороги по времени или по месту. Следует иметь в виду тот подарок, который всего более доставил бы удовольствия, который чаще был бы на глазах своего владельца, дабы сей последний столь же часто пребывал с нами (мысленно), сколько пребудет с ним. Всего более следует остерегаться, чтобы не послать в дар совершенно ненужного, как, например, женщине или старику – охотничьего оружия, крестьянину – книг, или человеку, преданному ученым занятиям и литературе, (рыболовных) сетей. И наоборот, следует смотреть, чтобы, желая послать приятный подарок, не предложить каждому что-либо такое, что будет обличать его недостаток, как, например, пьянице – вино, здоровому – лекарство. Ибо то, чем изобличается порок принимающего, начинает уже быть поруганием, а не даром.

Если выбор дара в нашей власти, то станем выбирать по преимуществу то, что может сохраняться, дабы благодеяние наше было по возможности менее преходящим. Ибо немногие чувствуют благодарность настолько, чтобы помнить о полученном ими в том случае, когда сего не видят. Людям же неблагодарным воспоминание (о благодеянии) приходит на ум вместе с самим благодеянием, тогда, когда это последнее находится пред глазами и не позволяет забыть о себе, но приводит на память и запечатлевает в ней своего виновника. И тем более нам следует выбирать такое, что может долго сохраняться, по той причине, что мы сами никогда не должны напоминать: пусть само дело пробуждает исчезающее воспоминание. Я буду охотнее дарить серебро, обращенное в вещь, чем в монету, охотнее буду дарить статуи, чем одежду и такое, что уничтожается после кратковременного употребления. У немногих сохраняется благодарность, когда нет (налицо) предмета (благодеяния); больше таких людей, у которых подаренные предметы сохраняются в памяти не долее того, чем в употреблении. Посему если это возможно, то я не желаю, чтобы мой дар пропадал. Пусть он остается, пусть пребывает возле моего друга и живет вместе с ним. Нет такого глупца, которого следовало бы убеждать, чтобы он не посылал кому-нибудь гладиаторов или охоты, после того как зрелище было уже дано, чтобы летних одежд он не посылал зимой, а зимних – летом. Пусть при благотворении руководятся здравым смыслом и принимают в соображение время, место и лица, так как иные предметы моментами бывают то приятны, то неприятны. Насколько будет приятнее получить, если мы дадим то, чего кто-либо не имеет, чем то, что у него находится в изобилии; то, чего он долго ищет и не находит, чем то, что он может увидать везде. Пусть дары будут не столько ценны, сколько редки, изысканны и притом таковы, что нашли бы себе место даже у богача. Так, например, и простые яблоки, которые немного дней спустя могут подвергаться презрению, доставляют удовольствие, если появились раньше. Не будет также оставлено без внимания (со стороны принимающих благодеяния) и то, чего не дал им никто другой (кроме нас) или чего мы не дали никому другому.

Однажды коринфяне чрез послов поздравляли Александра Македонского – когда покоритель Востока возомнил себя выше людей – и в качестве подарка предложили ему свой город. После того как Александр осмеял этого рода подарок, один из послов сказал ему: «Мы никому другому никогда не дарили своего города, кроме тебя и Геркулеса». Тот (Александр) с охотой принял тогда предложенную ему почесть, угостив и другими способами обласкав послов, и размышлял не о тех, кто принес ему в дар город, но – о том, кому они прежде его подарили. И человек, увлекшийся славой, сущности и меры которой сам не понимал, – человек, следовавший по стопам Геркулеса и Вакха и не останавливавшийся даже там, где этих следов не было, перенес свой взор от принесших ему дар к тому, кто удостоился подобной же почести, как будто благодаря тому, что был сравнен с Геркулесом, он уже достиг неба, которое обнимал своими весьма пустыми мыслями. В самом деле, какое сходство с оным, т. е. Гераклом, имел сумасбродный юноша, у которого вместо добродетели (virtus) было счастливое безрассудство. Геракл ничего не победил для себя: он прошел вселенную для ее избавления, а не в угоду собственной страсти. Над чем одерживал победы враг злых, защитник добрых и умиротворитель суши и моря? А сей (Александр) был разбойником с детства, истребителем народов, губителем как врагов, так и друзей, считавшим за высшее благо наводить ужас на всех людей, забывая, что страх внушают не только самые отважные животные, но и самые неподвижные, благодаря своему вредоносному яду.

Вернемся теперь снова к своему предмету. Благодеяние, оказываемое всем без разбора, никому не бывает приятно. Никто не считает себя принимающим угощение от содержателя постоялого двора или корчмы и – гостем лица, предлагающего угощение в том случае, где может быть сказано: «Что он мне этим оказал? Не то же ли самое, что и тому лицу, едва ли для него хорошо известному, и даже тому комедианту и презреннейшему человеку? Разве он признал меня достойным своего угощения?» Нисколько! Он (только) удовлетворил своей страсти. Если ты желаешь сделать что-либо приятным, то сделай это редким, ибо кто согласится отнести к себе то, что всем доступно (vulgaria)? Пусть никто не понимает этого в том смысле, будто я препятствую благотворительности и налагаю на нее теснейшие бразды; пусть она расширяется, насколько ей угодно, но пусть идет (прямо), а не блуждает. Можно благотворить таким образом, что каждый, хотя бы и получил вместе со многими, тем не менее не станет считать себя в числе толпы. Пусть каждый получит (на свою долю) какое-нибудь заявление любезности, благодаря которому приобрел бы надежду на то, что он приближен более других. Пусть он говорит: «Я получил то же, что и вон такой-то, но получил благодаря доброжеланию (дающего); получил то же, что и тот, но – за более краткое время, тогда как последний долго этого заслуживал. Положим, есть люди, которые получили то же самое, но им дано не с такими словами и не с такой любезностью дающего. Такой-то получил, но после просьбы, а я – в то время, когда просил. Такой-то получил, но он легко может возвратить; его преклонные лета и одиночество, соединенные с невоздержным образом жизни, подавали большие надежды, мне дано больше, – хотя и дано то же самое, – больше потому, что дано без надежды на обратное получение». Подобно тому как женщина легкого поведения делит себя между многими таким образом, что каждый имеет от нее какой-нибудь знак душевного расположения, так и желающий сделать свои благодеяния приятными пусть подумает о том, каким образом многим сделать одолжение, но – так, однако, чтобы каждый имел нечто такое, что возвышало бы его пред прочими.

Я со своей стороны не ставлю препятствия благодеяниям: чем они будут многочисленнее и больше, тем более будут приносить хвалы. Тем не менее, однако, при этом следует руководиться соображением, ибо никому не может быть по сердцу то, что дано случайно и необдуманно. Посему кто думает, что мы, давая такие советы, суживаем пределы благотворительности и открываем ей менее широкие границы, тот пусть не принимает наших советов в превратном смысле. Ибо какую добродетель мы чтим более, в пользу какой добродетели более приводим доводов? И кому столь приличествует подобное увещание, как не нам, объявляющим священным (объединение) содружество (societatem) человеческого рода? Итак, что же? Так как нет ни одной благородной способности души, хотя бы даже она получала свое начало от доброго желания, если разум не придает ей достоинства добродетели, то я запрещаю расточать благотворения. Тогда бывает приятно получить благодеяние, и даже – с распростертыми руками, когда оно, при руководстве разума, направляется к людям достойным, а не туда, куда захочет случай и безрассудное влечение приведет его. Таким благодеянием бывает желательно хвалиться и приписывать его себе как виновнику. Называешь ли ты благодеяниями те из них, виновника которых тебе стыдно признать? Но насколько приятнее, насколько глубже западают в душу, притом так, чтобы никогда не оставлять ее, те благодеяния, которые более доставляют удовольствия при размышлении о том, от кого, чем о том, что ты получил. Крисп Пассиен говаривал обыкновенно, что от одних он лучше бы желал (получить) суждение, чем благодеяние, а от других – лучше благотворение, чем суждение, и приводил следующие примеры: «от божественного Августа, – говорил он, – я лучше желаю получить суждение, а от Клавдия – благодеяние». Я же со своей стороны полагаю, что не следует искать благодеяния того, чье суждение не имеет цены. Итак, что же? Разве не следовало от Клавдия брать того, что он предлагал? Следовало, но так, как будто берешь от Фортуны, которая, как ты знаешь, тотчас же может сделаться в отношении к тебе неблагожелательной. Посему зачем нам разделять то, что перемешано между собой? У него недостает наилучшей части – именно, что дано без размышления, то уже не благодеяние. В ином случае иногда и большие деньги, если только они даны необдуманно и не по благожеланию, будут не бо́льшим благодеянием, чем случайно найденный клад. Много есть такого, что надлежит принимать, но не быть обязанным.

В пер­вом сти­хе ни с чем нель­зя согла­сить­ся, во-пер­вых, пото­му что бла­го­де­я­ний не сле­ду­ет рас­то­чать тол­пе, а во-вто­рых, пото­му, что рас­то­чи­тель­ность вооб­ще не заслу­жи­ва­ет похва­лы, тем более в бла­го­де­я­ни­ях. Если ока­зы­вать бла­го­де­я­ния, не руко­во­дясь рас­суд­ком, то они пере­ста­ют быть тако­вы­ми и полу­ча­ют какое-либо дру­гое имя. ( 2) Заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния вто­рой стих, где одно удач­но ока­зан­ное бла­го­де­я­ние рас­смат­ри­ва­ет­ся как воз­на­граж­де­ние за убыт­ки, при­чин­ные поте­рею мно­гих. Но посмот­ри, про­шу тебя, не будет ли и более близ­ким к истине, и более сооб­раз­ным с досто­ин­ст­вом доб­ро­де­тель­но­го чело­ве­ка посо­ве­то­вать ему ока­зы­вать бла­го­де­я­ния даже в том слу­чае, когда нет надеж­ды ни одно­го ока­зать удач­но. Дело в том, что неосно­ва­тель­но пред­по­ло­же­ние, буд­то бы « мно­го (бла­го­де­я­ний) надо поте­рять» …

Ни одно (бла­го­де­я­ние) не про­па­да­ет, так как, кто теря­ет его, тот, оче­вид­но, рас­счи­ты­вал зара­нее (на при­быль). ( 3) Смысл бла­го­де­я­ний прост: их толь­ко дарят; если что воз­вра­ща­ет­ся, то уже при­быль, не воз­вра­ща­ет­ся - нет убыт­ка. Бла­го­де­я­ние ока­за­но для бла­го­де­я­ния. Никто не запи­сы­ва­ет бла­го­де­я­ний в дол­го­вую кни­гу и не напо­ми­на­ет о них каж­дый день и час подоб­но жад­но­му заи­мо­дав­цу. Доб­рый чело­век нико­гда и не дума­ет о них, если не напом­нит лицо, воз­вра­щаю­щее (долг). В про­тив­ном слу­чае бла­го­де­я­ние при­ни­ма­ет вид ссуды. Запи­сы­вать бла­го­де­я­ния в рас­ход - постыд­ное ростов­щи­че­ство. ( 4) Что бы ни слу­чи­лось с пер­вы­ми тво­и­ми дара­ми - про­дол­жай разда­вать их; луч­ше, если они будут нахо­дить­ся у людей небла­го­дар­ных, кото­рых со вре­ме­нем стыд, или какая-нибудь слу­чай­ность, или под­ра­жа­ние могут сде­лать бла­го­дар­ны­ми. Не отсту­пай: про­дол­жай свое дело и стре­мись к жре­бию мужа доб­ро­де­тель­но­го. Пода­вай помощь: кому сред­ства­ми, кому креди­том, кому рас­по­ло­же­ни­ем, кому сове­том, кому полез­ны­ми настав­ле­ни­я­ми. ( 5) Зве­ри и те созна­ют за собою обя­зан­но­сти. Нет ни одно­го дико­го живот­но­го, кото­ро­го бы нель­зя было при­ру­чить и при­вя­зать к себе посред­ст­вом забот­ли­во­го ухо­да. Так укро­ти­те­ли без­на­ка­зан­но каса­ют­ся пасти львов; диких сло­нов, при помо­щи кор­ма, при­ру­ча­ют до такой сте­пе­ни, что они послуш­но отправ­ля­ют работы . Таким обра­зом, посто­ян­ные бла­го­де­я­ния поко­ря­ют даже существ, лишен­ных разу­ма и спо­соб­но­сти оце­нить их. С небла­го­дар­но­стью отнес­лись к тво­е­му пер­во­му бла­го­де­я­нию? Ко вто­ро­му уже так не отне­сут­ся. Забы­ли о том и о дру­гом? Третье при­ведет на память и забы­тые!

( 3) Неко­то­рые, обес­че­стив чужих жен, и при­том не тай­но, а откры­то, сво­их соб­ст­вен­ных переда­ли дру­гим. Кто запре­тил сво­ей жене выстав­лять­ся напо­каз в палан­кине и быть носи­мою на виду зри­те­лей, будучи откры­той со всех сто­рон, того счи­та­ют гру­бым, бес­че­ло­веч­ным и зло­нрав­ным, а сре­ди дам тот слы­вет худой пар­ти­ею. ( 4) Кто не заявил себя ника­кой любов­ни­цей и не состо­ит в свя­зи с чужой женой, того жен­щи­ны зовут пош­лым, чело­ве­ком с низ­ки­ми наклон­но­стя­ми и любов­ни­ком слу­жа­нок. Вслед­ст­вие это­го самым при­лич­ным родом супру­же­ско­го сожи­тия счи­та­ет­ся пре­лю­бо­де­я­ние, и никто не всту­пал в брач­ное сожи­тие, не уведя жены у дру­го­го, после вза­им­но­го согла­сия на раз­вод. ( 5) Друг перед дру­гом ста­ра­ют­ся рас­то­чать награб­лен­ное и вновь соби­рать рас­то­чен­ное с вели­кой алч­но­стью, не име­ют ниче­го свя­щен­но­го, изде­ва­ют­ся над чужой бед­но­стью, а сво­ей боят­ся боль­ше вся­ко­го дру­го­го зла; нару­ша­ют обида­ми мир­ное тече­ние жиз­ни и угне­та­ют сла­бей­ших наси­ли­ем и стра­хом. Неуди­ви­тель­но, что гра­бят про­вин­ции и с тор­гов про­да­ют про­даж­ное пра­во­судие: ведь и вар­ва­ры счи­та­ют закон­ным про­да­вать куп­лен­ное.

Гла­ва 10

( 1) Но мы стре­мим­ся далее, так как содер­жа­ние речи побуж­да­ет идти впе­ред. Посе­му ска­жем в заклю­че­ние, что вина не долж­на падать на наш век. И пред­ки наши жало­ва­лись, и мы жалу­ем­ся, да и потом­ки наши будут жало­вать­ся на то, что нра­вы раз­вра­ще­ны, что царит зло, что люди ста­но­вят­ся все хуже и без­за­кон­нее. Но все эти поро­ки оста­ют­ся теми же и будут оста­вать­ся, под­вер­га­ясь толь­ко незна­чи­тель­но­му изме­не­нию, подоб­но тому как море дале­ко раз­ли­ва­ет­ся во вре­мя при­ли­ва, а при отли­ве сно­ва воз­вра­ща­ет­ся в бере­га. ( 2) Порою ста­нут более пре­да­вать­ся пре­лю­бо­де­я­ни­ям, чем дру­гим поро­кам, и разо­рвет узы цело­муд­рие, порою будут про­цве­тать безум­ные пиры и кули­нар­ное искус­ство - позор­ней­шая пагу­ба для (отцов­ских) богатств. Порою будет рас­про­стра­нен чрез­мер­ный уход за телом и попе­че­ние о внеш­но­сти, при­кры­ваю­щее собою духов­ное без­обра­зие. Будет вре­мя, когда худо управ­ля­е­мая сво­бо­да перей­дет в нахаль­ство и дер­зость. По вре­ме­нам станет рас­про­стра­нять­ся жесто­кость в част­ных и обще­ст­вен­ных отно­ше­ни­ях и неисто­вые меж­до­усоб­ные вой­ны, во вре­мя кото­рых под­верг­нет­ся про­фа­на­ции все вели­кое и свя­тое. Будет вре­мя, когда вой­дет в честь пьян­ство и будет счи­тать­ся досто­ин­ст­вом пить вино в самом боль­шом коли­че­стве. ( 3) Поро­ки не ждут в одном месте: подвиж­ные и раз­но­об­раз­ные, они пре­бы­ва­ют в смя­те­нии, под­стре­ка­ют и про­го­ня­ют друг дру­га. Впро­чем, мы все­гда долж­ны заяв­лять о себе одно и то же: мы злы, злы­ми были и, с неохотой добав­лю, злы­ми будем. ( 4) Будут убий­цы, тира­ны, воры, любо­дей­цы, гра­би­те­ли, свя­тотат­цы и пре­да­те­ли; ниже их всех небла­го­дар­ный, если не при­знать того, что все поро­ки, о кото­рых шла речь, про­ис­хо­дят от небла­го­дар­ной души, без кото­рой едва ли воз­рос­ло бы какое-нибудь круп­ное пре­ступ­ле­ние. Осте­ре­гай­ся допус­кать себя до небла­го­дар­но­сти как до само­го тяж­ко­го про­ступ­ка и забы­вай ее как самый лег­кий, если она будет допу­ще­на (в отно­ше­нии к тебе).

Вся обида ведь заклю­ча­ет­ся в том, что ты поте­рял бла­го­де­я­ние . Но для тебя оста­лось от него самое луч­шее: (имен­но) ты сде­лал пода­я­ние. ( 5) И насколь­ко сле­ду­ет забо­тить­ся о том, чтобы ока­зы­вать бла­го­де­я­ния по пре­иму­ще­ству тем лицам, на бла­го­дар­ность со сто­ро­ны кото­рых мож­но наде­ять­ся, настоль­ко же над­ле­жит делать и ока­зы­вать неко­то­рые (бла­го­де­я­ния) даже тем людям, на кото­рых будет пло­хая надеж­да, и не толь­ко в том слу­чае, когда мы ста­нем лишь пред­по­ла­гать, что они ока­жут­ся небла­го­дар­ны­ми, но и тогда, когда будем знать, что они тако­вы­ми были. Так, напри­мер, если я буду иметь воз­мож­ность воз­вра­тить кому-нибудь сыно­вей, спа­сен­ных от вели­кой опас­но­сти безо вся­ко­го рис­ка со сто­ро­ны, то не ста­ну коле­бать­ся (над этим). Чело­ве­ка достой­но­го я буду защи­щать даже с поте­рей соб­ст­вен­ной кро­ви и ста­ну под­вер­гать себя опас­но­сти, а если буду иметь воз­мож­ность спа­сти от раз­бой­ни­ков чело­ве­ка недо­стой­но­го, под­няв крик, то не поле­нюсь издать спа­си­тель­но­го для это­го чело­ве­ка голо­са.

Гла­ва 11

( 1) Сле­ду­ет ска­зать, какие бла­го­де­я­ния надо ока­зы­вать и каким обра­зом. Преж­де все­го ста­нем ока­зы­вать необ­хо­ди­мые, затем - полез­ные, потом - при­ят­ные и, по пре­иму­ще­ству, такие, кото­рые могут дол­го сохра­нять­ся . Начи­нать же надо с необ­хо­ди­мых. Ибо раз­лич­ным обра­зом дости­га­ет души то, что под­дер­жи­ва­ет жизнь, и то, что укра­ша­ет ее или упо­рядо­чи­ва­ет. Иной с пре­не­бре­же­ни­ем может отне­стись к тому, без чего он лег­ко обой­дет­ся и о чем может ска­зать: « Возь­ми назад: не желаю это­го; я дово­лен сво­им» . Ино­гда быва­ет жела­ние не толь­ко воз­вра­тить назад, но и бро­сить то, что полу­чишь.

( 2) Из (бла­го­де­я­ний) необ­хо­ди­мых иные зани­ма­ют пер­вое место, это имен­но те, без кото­рых мы не можем жить; иные - вто­рое, это те, без кото­рых мы не долж­ны (жить); иные же - третье, это те, без кото­рых мы жить не жела­ем. ( 3) К пер­во­му раз­ряду отно­сят­ся бла­го­де­я­ния сле­ду­ю­ще­го рода: спа­сти от рук вра­гов, от гне­ва тира­на, от про­скрип­ции и от иных раз­лич­ных и раз­но­об­раз­ных опас­но­стей, угро­жаю­щих чело­ве­че­ской жиз­ни. Чем боль­ше и гроз­нее будет та опас­ность, кото­рую мы пред­от­вра­тим (сво­и­ми бла­го­де­я­ни­я­ми), тем более заслу­жим бла­го­дар­но­сти. Ибо явля­ет­ся пред­став­ле­ние о том, от каких зол было ока­за­но избав­ле­ние, и пред­ше­ст­во­вав­ший страх при­да­ет цены бла­го­де­я­нию. Тем не менее, - с целью при­дать, при помо­щи стра­ха, более веса сво­е­му бла­го­де­я­нию, - мы не долж­ны, одна­ко, спа­сать с мень­шей энер­ги­ей, чем на то име­ем воз­мож­ность. ( 4) Бли­жай­шие к бла­го­де­я­ни­ям это­го рода суть те бла­га, без кото­рых мы хотя и можем жить, но жить таким обра­зом, что луч­ше было бы уме­реть. Тако­вы, напри­мер, сво­бо­да, цело­муд­рие, здра­вый рас­судок. ( 5) За сим будет сле­до­вать то, что нам доро­го в силу свя­зи, кро­ви, употреб­ле­ния и про­дол­жи­тель­ной при­выч­ки, как-то: дети, супру­ги, пена­ты и про­чее, к чему душа наша при­вя­за­лась до такой сте­пе­ни, что рас­стать­ся с ними для нее кажет­ся тяже­лее, чем с жиз­нью. Далее сле­ду­ют бла­го­де­я­ния полез­ные, содер­жа­ние кото­рых раз­но­об­раз­но и обшир­но. Сюда будет отно­сить­ся денеж­ная (помощь), не очень обиль­ная, но сораз­ме­рен­ная над­ле­жа­щим обра­зом, поче­сти и содей­ст­вие лицам, стре­мя­щим­ся к выс­шим долж­но­стям, ибо нет ниче­го полез­нее, как быть полез­ным для само­го себя . Про­чие дары уже про­ис­хо­дят от изли­ше­ства и слу­жат целям рос­ко­ши. В отно­ше­нии к ним сле­ду­ет наблюдать, чтобы они были бла­говре­мен­ны, невуль­гар­ны и при­том тако­вы, чтобы слу­жи­ли пред­ме­том обла­да­ния немно­гих, или немно­гих в извест­ное вре­мя, или если даже они недо­ро­ги сами по себе, то чтобы были доро­ги по вре­ме­ни или по месту. ( 6) Сле­ду­ет иметь в виду тот пода­рок, кото­рый все­го более доста­вил бы удо­воль­ст­вия, кото­рый чаще был бы на гла­зах сво­е­го вла­дель­ца, дабы сей послед­ний столь же часто пре­бы­вал с нами (мыс­лен­но), сколь­ко пре­будет с ним. Все­го более сле­ду­ет осте­ре­гать­ся, чтобы не послать в дар совер­шен­но ненуж­но­го, как, напри­мер, жен­щине или ста­ри­ку - охот­ни­чье­го ору­жия, кре­стья­ни­ну - книг, или чело­ве­ку, пре­дан­но­му уче­ным заня­ти­ям и лите­ра­ту­ре, (рыбо­лов­ных) сетей. И наобо­рот, сле­ду­ет смот­реть, чтобы, желая послать при­ят­ный пода­рок, не пред­ло­жить каж­до­му что-либо такое, что будет обли­чать его недо­ста­ток, как, напри­мер, пья­ни­це - вино, здо­ро­во­му - лекар­ство. Ибо то, чем изоб­ли­ча­ет­ся порок при­ни­маю­ще­го, начи­на­ет уже быть пору­га­ни­ем, а не даром.

Гла­ва 12

( 1) Если выбор дара в нашей вла­сти, то ста­нем выби­рать по пре­иму­ще­ству то, что может сохра­нять­ся, дабы бла­го­де­я­ние наше было по воз­мож­но­сти менее пре­хо­дя­щим. Ибо немно­гие чув­ст­ву­ют бла­го­дар­ность настоль­ко, чтобы пом­нить о полу­чен­ном ими в том слу­чае, когда сего не видят. Людям же небла­го­дар­ным вос­по­ми­на­ние (о бла­го­де­я­нии) при­хо­дит на ум вме­сте с самим бла­го­де­я­ни­ем, тогда, когда это послед­нее нахо­дит­ся пред гла­за­ми и не поз­во­ля­ет забыть о себе, но при­во­дит на память и запе­чатле­ва­ет в ней сво­е­го винов­ни­ка. И тем более нам сле­ду­ет выби­рать такое, что может дол­го сохра­нять­ся, по той при­чине, что мы сами нико­гда не долж­ны напо­ми­нать: пусть само дело про­буж­да­ет исче­заю­щее вос­по­ми­на­ние. ( 2) Я буду охот­нее дарить сереб­ро, обра­щен­ное в вещь, чем в моне­ту, охот­нее буду дарить ста­туи, чем одеж­ду и такое, что уни­что­жа­ет­ся после крат­ковре­мен­но­го употреб­ле­ния. У немно­гих сохра­ня­ет­ся бла­го­дар­ность, когда нет (нали­цо) пред­ме­та (бла­го­де­я­ния); боль­ше таких людей, у кото­рых пода­рен­ные пред­ме­ты сохра­ня­ют­ся в памя­ти не долее того, чем в употреб­ле­нии. Посе­му если это воз­мож­но, то я не желаю, чтобы мой дар про­па­дал. Пусть он оста­ет­ся, пусть пре­бы­ва­ет воз­ле мое­го дру­га и живет вме­сте с ним. ( 3) Нет тако­го глуп­ца, кото­ро­го сле­до­ва­ло бы убеж­дать, чтобы он не посы­лал кому-нибудь гла­ди­а­то­ров или охоты , после того как зре­ли­ще было уже дано, чтобы лет­них одежд он не посы­лал зимой, а зим­них - летом. Пусть при бла­готво­ре­нии руко­во­дят­ся здра­вым смыс­лом и при­ни­ма­ют в сооб­ра­же­ние вре­мя, место и лица, так как иные пред­ме­ты момен­та­ми быва­ют то при­ят­ны, то непри­ят­ны. Насколь­ко будет при­ят­нее полу­чить, если мы дадим то, чего кто-либо не име­ет, чем то, что у него нахо­дит­ся в изоби­лии; то, чего он дол­го ищет и не нахо­дит, чем то, что он может увидать везде. ( 4) Пусть дары будут не столь­ко цен­ны, сколь­ко ред­ки, изыс­кан­ны и при­том тако­вы, что нашли бы себе место даже у бога­ча. Так, напри­мер, и про­стые ябло­ки, кото­рые немно­го дней спу­стя могут под­вер­гать­ся пре­зре­нию, достав­ля­ют удо­воль­ст­вие, если появи­лись рань­ше. Не будет так­же остав­ле­но без вни­ма­ния (со сто­ро­ны при­ни­маю­щих бла­го­де­я­ния) и то, чего не дал им никто дру­гой (кро­ме нас) или чего мы не дали нико­му дру­го­му.

Гла­ва 13

( 1) Одна­жды корин­фяне чрез послов поздрав­ля­ли Алек­сандра Македон­ско­го - когда поко­ри­тель Восто­ка возо­мнил себя выше людей - и в каче­стве подар­ка пред­ло­жи­ли ему свой город. После того как Алек­сандр осме­ял это­го рода пода­рок, один из послов ска­зал ему: « Мы нико­му дру­го­му нико­гда не дари­ли сво­е­го горо­да, кро­ме тебя и Гер­ку­ле­са» . ( 2) Тот (Алек­сандр) с охотой при­нял тогда пред­ло­жен­ную ему почесть, уго­стив и дру­ги­ми спо­со­ба­ми облас­кав послов, и раз­мыш­лял не о тех, кто при­нес ему в дар город, но - о том, кому они преж­де его пода­ри­ли. И чело­век, увлек­ший­ся сла­вой, сущ­но­сти и меры кото­рой сам не пони­мал, - чело­век, сле­до­вав­ший по сто­пам Гер­ку­ле­са и Вак­ха и не оста­нав­ли­вав­ший­ся даже там, где этих сле­дов не было, пере­нес свой взор от при­нес­ших ему дар к тому, кто удо­сто­ил­ся подоб­ной же поче­сти, как буд­то бла­го­да­ря тому, что был срав­нен с Гер­ку­ле­сом, он уже достиг неба, кото­рое обни­мал сво­и­ми весь­ма пусты­ми мыс­ля­ми. ( 3) В самом деле, какое сход­ство с оным, т. е. Герак­лом, имел сума­сброд­ный юно­ша, у кото­ро­го вме­сто доб­ро­де­те­ли (vir­tus) было счаст­ли­вое без­рас­суд­ство. Геракл ниче­го не победил для себя: он про­шел все­лен­ную для ее избав­ле­ния, а не в уго­ду соб­ст­вен­ной стра­сти. Над чем одер­жи­вал победы враг злых, защит­ник доб­рых и уми­ротво­ри­тель суши и моря? А сей (Алек­сандр) был раз­бой­ни­ком с дет­ства, истре­би­те­лем наро­дов, губи­те­лем как вра­гов, так и дру­зей, счи­тав­шим за выс­шее бла­го наво­дить ужас на всех людей, забы­вая, что страх вну­ша­ют не толь­ко самые отваж­ные живот­ные, но и самые непо­движ­ные, бла­го­да­ря сво­е­му вредо­нос­но­му яду.

Гла­ва 14

( 1) Вер­нем­ся теперь сно­ва к сво­е­му пред­ме­ту. Бла­го­де­я­ние, ока­зы­вае­мое всем без раз­бо­ра, нико­му не быва­ет при­ят­но. Никто не счи­та­ет себя при­ни­маю­щим уго­ще­ние от содер­жа­те­ля посто­я­ло­го дво­ра или корч­мы и - гостем лица, пред­ла­гаю­ще­го уго­ще­ние в том слу­чае, где может быть ска­за­но: « Что он мне этим ока­зал? Не то же ли самое, что и тому лицу, едва ли для него хоро­шо извест­но­му, и даже тому комеди­ан­ту и пре­зрен­ней­ше­му чело­ве­ку? Раз­ве он при­знал меня достой­ным сво­е­го уго­ще­ния?» Нисколь­ко! Он (толь­ко) удо­вле­тво­рил сво­ей стра­сти . Если ты жела­ешь сде­лать что-либо при­ят­ным, то сде­лай это ред­ким, ибо кто согла­сит­ся отне­сти к себе то, что всем доступ­но (vul­ga­ria)? ( 2) Пусть никто не пони­ма­ет это­го в том смыс­ле, буд­то я пре­пят­ст­вую бла­готво­ри­тель­но­сти и нала­гаю на нее тес­ней­шие бразды; пусть она рас­ши­ря­ет­ся, насколь­ко ей угод­но, но пусть идет (пря­мо), а не блуж­да­ет. Мож­но бла­готво­рить таким обра­зом, что каж­дый, хотя бы и полу­чил вме­сте со мно­ги­ми, тем не менее не станет счи­тать себя в чис­ле тол­пы. ( 3) Пусть каж­дый полу­чит (на свою долю) какое-нибудь заяв­ле­ние любез­но­сти, бла­го­да­ря кото­ро­му при­об­рел бы надеж­ду на то, что он при­бли­жен более дру­гих. Пусть он гово­рит: « Я полу­чил то же, что и вон такой-то, но полу­чил бла­го­да­ря доб­ро­же­ла­нию (даю­ще­го); полу­чил то же, что и тот, но - за более крат­кое вре­мя, тогда как послед­ний дол­го это­го заслу­жи­вал. Поло­жим, есть люди, кото­рые полу­чи­ли то же самое, но им дано не с таки­ми сло­ва­ми и не с такой любез­но­стью даю­ще­го. Такой-то полу­чил, но после прось­бы, а я - в то вре­мя, когда про­сил. Такой-то полу­чил, но он лег­ко может воз­вра­тить; его пре­клон­ные лета и оди­но­че­ство, соеди­нен­ные с невоздерж­ным обра­зом жиз­ни, пода­ва­ли боль­шие надеж­ды , мне дано боль­ше, - хотя и дано то же самое, - боль­ше пото­му, что дано без надеж­ды на обрат­ное полу­че­ние» . ( 4) Подоб­но тому как жен­щи­на лег­ко­го поведе­ния делит себя меж­ду мно­ги­ми таким обра­зом, что каж­дый име­ет от нее какой-нибудь знак душев­но­го рас­по­ло­же­ния, так и желаю­щий сде­лать свои бла­го­де­я­ния при­ят­ны­ми пусть поду­ма­ет о том, каким обра­зом мно­гим сде­лать одол­же­ние, но - так, одна­ко, чтобы каж­дый имел нечто такое, что воз­вы­ша­ло бы его пред про­чи­ми.

Гла­ва 15

( 1) Я со сво­ей сто­ро­ны не став­лю пре­пят­ст­вия бла­го­де­я­ни­ям: чем они будут мно­го­чис­лен­нее и боль­ше, тем более будут при­но­сить хва­лы. Тем не менее, одна­ко, при этом сле­ду­ет руко­во­дить­ся сооб­ра­же­ни­ем, ибо нико­му не может быть по серд­цу то, что дано слу­чай­но и необ­ду­ман­но. ( 2) Посе­му кто дума­ет, что мы, давая такие сове­ты, сужи­ва­ем пре­де­лы бла­готво­ри­тель­но­сти и откры­ва­ем ей менее широ­кие гра­ни­цы, тот пусть не при­ни­ма­ет наших сове­тов в пре­врат­ном смыс­ле. Ибо какую доб­ро­де­тель мы чтим более, в поль­зу какой доб­ро­де­те­ли более при­во­дим дово­дов? И кому столь при­ли­че­ст­ву­ет подоб­ное уве­ща­ние, как не нам , объ­яв­ля­ю­щим свя­щен­ным (объ­еди­не­ние) содру­же­ство (so­cie­ta­tem) чело­ве­че­ско­го рода? ( 3) Итак, что же? Так как нет ни одной бла­го­род­ной спо­соб­но­сти души, хотя бы даже она полу­ча­ла свое нача­ло от доб­ро­го жела­ния, если разум не при­да­ет ей досто­ин­ства доб­ро­де­те­ли , то я запре­щаю рас­то­чать бла­готво­ре­ния. Тогда быва­ет при­ят­но полу­чить бла­го­де­я­ние, и даже - с рас­про­стер­ты­ми рука­ми, когда оно, при руко­вод­стве разу­ма, направ­ля­ет­ся к людям достой­ным, а не туда, куда захо­чет слу­чай и без­рас­суд­ное вле­че­ние при­ведет его. Таким бла­го­де­я­ни­ем быва­ет жела­тель­но хва­лить­ся и при­пи­сы­вать его себе как винов­ни­ку. ( 4) Назы­ва­ешь ли ты бла­го­де­я­ни­я­ми те из них, винов­ни­ка кото­рых тебе стыд­но при­знать? Но насколь­ко при­ят­нее, насколь­ко глуб­же запа­да­ют в душу, при­том так, чтобы нико­гда не остав­лять ее, те бла­го­де­я­ния, кото­рые более достав­ля­ют удо­воль­ст­вия при раз­мыш­ле­нии о том, от кого, чем о том, что ты полу­чил. ( 5) Кри­сп Пас­си­ен гова­ри­вал обык­но­вен­но, что от одних он луч­ше бы желал (полу­чить) суж­де­ние, чем бла­го­де­я­ние, а от дру­гих - луч­ше бла­готво­ре­ние, чем суж­де­ние, и при­во­дил сле­ду­ю­щие при­ме­ры: « от боже­ст­вен­но­го Авгу­ста , - гово­рил он, - я луч­ше желаю полу­чить суж­де­ние, а от Клав­дия - бла­го­де­я­ние» . Я же со сво­ей сто­ро­ны пола­гаю, что не сле­ду­ет искать бла­го­де­я­ния того, чье суж­де­ние не име­ет цены. ( 6) Итак, что же? Раз­ве не сле­до­ва­ло от Клав­дия брать того, что он пред­ла­гал? Сле­до­ва­ло, но так, как буд­то берешь от Фор­ту­ны, кото­рая, как ты зна­ешь, тот­час же может сде­лать­ся в отно­ше­нии к тебе небла­го­же­ла­тель­ной. Посе­му зачем нам разде­лять то, что пере­ме­ша­но меж­ду собой? У него недо­ста­ет наи­луч­шей части - имен­но, что дано без раз­мыш­ле­ния, то уже не бла­го­де­я­ние. В ином слу­чае ино­гда и боль­шие день­ги, если толь­ко они даны необ­ду­ман­но и не по бла­го­же­ла­нию, будут не бо́ νε­μεσ­ναι Т. е. все­го полез­нее такое бла­го­де­я­ние, при помо­щи кото­ро­го мы име­ем воз­мож­ность при­не­сти себе поль­зу и зару­чить­ся помо­щью людей силь­ных.

Ve­na­tio­nem, т. е. самих зве­рей, взя­тых на охо­те и при­спо­соб­лен­ных к охо­те. Как то: львов, сло­нов и т. п., кото­рые в древ­них рим­ских цир­ках выпус­ка­лись для борь­бы друг с дру­гом или с осо­бы­ми гла­ди­а­то­ра­ми, так назы­вае­мы­ми бес­ти­а­ри­я­ми, в те дни, когда дава­лись зре­ли­ща, пред­на­зна­чен­ные для народ­но­го уве­се­ле­ния.

Подоб­ное же повест­во­ва­ние встре­ча­ет­ся у Плу­тар­ха (Lib. de Mo­nar­chia, De­moc­ra­tia et Oli­gar­chia, c. 2). Но у него речь идет не о корин­фя­нах, а о мегар­цах. Вооб­ще Сене­ка с пред­убеж­де­ни­ем отно­сил­ся к Алек­сан­дру Вели­ко­му.

Фило­со­фы и рито­ры древ­но­сти, в осо­бен­но­сти же сто­и­ки, склон­ны были вос­хва­лять Герак­ла и ста­вить его образ­цом муже­ства, спра­вед­ли­во­сти и бла­го­ра­зу­мия. Ср.: Xe­no­phont. Me­mor. Socr. II, 1, 21.

Т. е. сто­и­кам.

Так как, по уче­нию сто­и­ков, доб­ро­де­тель есть свой­ство души, соглас­ное с при­ро­дой и разу­мом, то отсюда сле­ду­ет, что ни одна бла­го­род­ная сила души не мог­ла быть тако­вой, кро­ме той, кото­рая согла­со­ва­лась с разу­мом и, таким обра­зом, ста­но­ви­лась доб­ро­де­те­лью.

Отчим Неро­на, пер­вый муж Агрип­пи­ны.

Август был береж­ли­вее, но давал бла­го­ра­зум­но.

Клав­дий, по отзы­ву Сене­ки, был чело­век неда­ле­ко­го ума и хотя мно­го жало­вал, но зато мно­го и отни­мал.

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Луций Анней Сенека
О БЛАГОДЕЯНИЯХ

Семь книг к Эбуцию Либералию

В квадратных скобках проставлена нумерация параграфов по латинскому оригиналу.

Используется греческий шрифт.

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1

Среди многих и разнообразных заблуждений людей, живущих безрассудно и необдуманно, мне кажется, досточтимый Либералий, нет почти ничего более опасного, как то, что мы не умеем ни давать, ни принимать благодеяний. Благодеяния же, худо оказанные, обыкновенно худо и принимаются, и если нам их не возвращают, то поздно жаловаться: мы потеряли их в тот самый момент, когда давали. И неудивительно, если среди наиболее распространенных и наиболее тяжких пороков чаще всего встречается неблагодарность. Это, очевидно, зависит от многих причин, и, во-первых, – от того, что мы не выбираем людей, которые были бы достойны благодеяния, но, имея в виду приобрести должников, тщательно собираем сведения относительно их родовых имений и движимого имущества. Мы не бросаем семян на истощенную и бесплодную почву, благодеяния же скорее безо всякого разбора разбрасываем, чем даем. И нелегко сказать, что хуже: не сознавать благодеяния или требовать его обратно, ибо благодеяние есть долг такого рода, что из него следует возвращать только то, что охотно возвращается; тяготиться им весьма постыдно по той причине, что для оправдания доверия (в этом случае) нужны не материальные средства, а душа. Благодеяние возвращает тот, кто охотно сознает его. Но если и лежит вина на тех, кто даже в сознании не воздает благодарности, то не безвинны и мы. Много мы встречаем неблагодарных, но еще более сами делаемся такими. В одном случае мы бываем сурово требовательны и притязательны, в другом – легкомысленны и очень скоро раскаиваемся в своем благодеянии, в третьем – бываем сварливы и жалуемся, когда упускают малейшую возможность нам уплатить. Таким образом мы отравляем всякую благодарность не только после того, как оказали благодеяние, но и в тот самый момент, когда оказываем. В самом деле, кто из нас бывал доволен, когда его просили недостаточно усердно или только однажды? Кто, замечая, что к нему хотят обратиться с просьбой, не нахмуривал бровей, не отвращал лица, не притворялся занятым и длинными речами, намеренно бесконечными, не отклонял удобного для просьбы случая, не избегал, при помощи разнообразных хитростей, людей, прибегавших к нему со своими нуждами? Будучи же застигнут в безвыходном положении, кто не старался оттянуть времени, давая этим осторожный отказ, или хотя и обещал, но через силу, нахмурив брови, сердито и едва выговаривая слова? Но ведь никто охотно не признает себя должником в том случае, когда он не получил, а вынудил. Может ли кто быть благодарен тому человеку, который гордо бросил благодеяние, с гневом выкинул его или оказал его уже после того, как утомился, с тем только, чтобы избежать докуки? Ошибается, кто питает надежду на благодарность со стороны того, кого он изнурил проволочками, измучил ожиданием… Благодеяние принимается с таким же чувством, с каким оказывается; посему не следует оказывать его с пренебрежением. Ведь каждый бывает обязан только самому себе тем, что он получил от другого (как бы) без его ведома. Не следует быть и медленным, ибо кто медленно делал, тот, очевидно, долго не имел охоты делать, а во всяком деле дорого ценится охота. В особенности же благодеяние не должно быть оскорбительным. В самом деле, если природа устроила так, что обиды оставляют более глубокий след, чем благодеяния, и последние скоро исчезают из памяти, тогда как первые надолго в ней остаются, то чего ждать тому, кто, оказывая благодеяние, причиняет обиду? Подобному человеку достойную благодарность воздает тот, кто забывает его благодеяние. Не должна охлаждать в нас усердия к благотворительности и масса людей неблагодарных. Ибо, во-первых, мы сами, как я сказал, увеличиваем ее. Во-вторых, сами бессмертные боги не получают отвращения к своей щедрой благотворительности, несмотря на существование святотатцев и людей, с пренебрежением к ним относящихся. Они продолжают поступать сообразно своей природе и оказывают свою помощь всему, между прочим, и тем самым людям, которые плохо понимают их благодеяния. Последуем их примеру, насколько это позволит человеческая немощь; станем дарить благодеяния, а не отдавать в рост. Вполне достоин быть обманутым тот, кто, давая, помышляет об уплате.

«Благодеяние худо принято». Но ведь и дети и супруги обманывали наши надежды, тем не менее мы и воспитываем, и женимся, и до такой степени идем наперекор опыту, что, раз испытав поражение, снова ведем войны, раз потерпев кораблекрушение, снова пускаемся в море. Насколько более благородно быть постоянным в благодеяниях! Кто не оказывает благодеяний по той причине, что не получает их обратно, тот, очевидно, оказывает их с целью возвратить; этим он дает благовидный предлог для неблагодарных. Однако и сим последним людям постыдно отказывать в благодеяниях, хотя они того и заслуживают. Сколько недостойных света – однако день настает, сколько жалуются на то, что они родились, однако природа производит новые поколения и терпит существование тех, которые сами лучше бы желали вовсе не жить! Возвышенной и доброй душе свойственно искать не плодов благодеяний, но самих благодеяний, и среди худых людей отыскивать хороших. Какое было бы величие в том, чтобы приносить пользу многим, если бы никто не обманывал? Добродетель в данном случае заключается в оказании благодеяний безо всякого расчета на их обратное возвращение. Плоды благодеяний пожинаются благородным человеком немедленно. Неблагодарность не должна смущать нас и поселять апатию к столь прекрасному делу, так что, если бы у меня даже совсем была отнята надежда найти благодарного человека, то и в таком случае я предпочел бы лучше не получать благодеяний обратно, чем не оказывать их. Ибо кто не оказывает благодеяний, тот предваряет проступок неблагодарного. Выскажу свою мысль: кто не возвращает благодеяния, тот погрешает более, кто не оказывает, тот – скорее1
«Qui beneficium non redelit, magis peccat, qui non datcitius» – Первый погрешает по той причине, что, уже будучи должен, – не возвращает, а последний – по той, что не одолжает. Таким образом, первый совершает проступок – более тяжкий, а последний – по времени более ранний и, как сказано: «предваряет проступок неблагодарного».

Глава 2

«Когда станешь расточать благодеяния толпе, то много их надо потерять, чтобы однажды (сделать) положить хорошо»2
Одни из комментаторов приписывают этот стих Акцию, знаменитому римскому трагику, другие – некоему Сиру, сочинителю комедий.

В первом стихе ни с чем нельзя согласиться, во-первых, потому что благодеяний не следует расточать толпе, а во-вторых, потому, что расточительность вообще не заслуживает похвалы, тем более в благодеяниях. Если оказывать благодеяния, не руководясь рассудком, то они перестают быть таковыми и получают какое-либо другое имя. Заслуживает внимания второй стих, где одно удачно оказанное благодеяние рассматривается как вознаграждение за убытки, причинные потерею многих. Но посмотри, прошу тебя, не будет ли и более близким к истине, и более сообразным с достоинством добродетельного человека посоветовать ему оказывать благодеяния даже в том случае, когда нет надежды ни одного оказать удачно. Дело в том, что неосновательно предположение, будто бы «много (благодеяний) надо потерять»…

Ни одно (благодеяние) не пропадает, так как, кто теряет его, тот, очевидно, рассчитывал заранее (на прибыль). Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для благодеяния. Никто не записывает благодеяний в долговую книгу3
In calendario. Так называлась домовая книга, где отмечалась ежемесячная уплата процентов.

И не напоминает о них каждый день и час подобно жадному заимодавцу. Добрый человек никогда и не думает о них, если не напомнит лицо, возвращающее (долг). В противном случае благодеяние принимает вид ссуды. Записывать благодеяния в расход – постыдное ростовщичество. Что бы ни случилось с первыми твоими дарами – продолжай раздавать их; лучше, если они будут находиться у людей неблагодарных, которых со временем стыд, или какая-нибудь случайность, или подражание могут сделать благодарными. Не отступай: продолжай свое дело и стремись к жребию мужа добродетельного. Подавай помощь: кому средствами, кому кредитом, кому расположением, кому советом, кому полезными наставлениями. Звери и те сознают за собою обязанности. Нет ни одного дикого животного, которого бы нельзя было приручить и привязать к себе посредством заботливого ухода. Так укротители безнаказанно касаются пасти львов; диких слонов, при помощи корма, приручают до такой степени, что они послушно отправляют работы4
Пойманные слоны обыкновенно укрощались голодом и привязывались к тем, кто подавал им после того пищу (Плиний).

Таким образом, постоянные благодеяния покоряют даже существ, лишенных разума и способности оценить их. С неблагодарностью отнеслись к твоему первому благодеянию? Ко второму уже так не отнесутся. Забыли о том и о другом? Третье приведет на память и забытые!

Глава 3

Благодеяния теряет тот, кто скоро приходит к убеждению, что их потерял5
Ср.: Plin. epp. III, 4: «Природа устроила так, что прежние благодеяния забываются, если не напоминать о них новыми. Люди, которые многим нам обязаны, если раз в чем-нибудь им отказать, помнят только о том, в чем было им отказано».

Но кто сохраняет постоянство и прежние благодеяния умножает новыми, тот исторгает благодарность даже из жесткого и неблагодарного сердца. Неблагодарный на многое не посмеет поднять очей. Куда бы он ни обратился, убегая от своей совести, пусть всюду видит тебя. Свяжи его узами своих благодеяний!

Теперь я обращусь к рассмотрению сущности и свойств благодеяний, если ты дозволишь мне, предварительно, вкратце упомянуть о том, что не имеет прямого отношения к делу. Почему граций три, почему они между собою сестры, для чего они сплелись руками, для чего улыбаются, для чего они (изображаются) девы и одеты в просторную и прозрачную одежду?6
В таком виде обыкновенно рисовали граций живописцы и изображали скульпторы.

Некоторые утверждают, что одна из них изображает дающую благодеяние, другая принимающую, третья возвращающую обратно. Иные видят в них олицетворение трех родов благодеяний: дарования, возвращения, дарования и возвращения вместе. Но признаешь ли ты верным то или другое объяснение – какая нам будет польза от этого знания? Что означает хоровод граций, сплетшихся руками и обращенных лицами одна к другой? То, что благодеяния, переходя в последовательном порядке из рук в руки, тем не менее в конце концов снова возвращаются к дающему их. Порядок этот совершенно разрушается, как скоро раз бывает нарушен, и, наоборот, принимает в высшей степени прекрасный вид, как скоро бывает сохранен и удержана в нем (последовательность) взаимность. Грации улыбаются: это по той причине, что лица тех, которые дают или принимают благодеяния, бывают обыкновенно радостны. Они – юны, ибо воспоминание о благодеяниях не должно стареть. Они девы, ибо (благодеяния) непорочны, чисты и святы для всех. В благодеяниях ничего не должно быть невольного, связанного или принужденного – вот почему грации одеты в просторные туники, и притом в прозрачные, ибо благодеяния требуют того, чтобы их видели.

Положим, что кто-нибудь и увлекся греками до такой степени, что считает необходимым говорить и об этом, однако никого не найдется, кто бы признал относящимся к делу говорить о тех именах, какие дал грациям Гесиод. Старшую он назвал Аглаей, среднюю – Евфросиной, младшую – Талией. Эти имена каждый, по своему усмотрению, изменяет и старается найти им какое-нибудь объяснение, тогда как на самом деле Гесиод дал названия своим девам по личному усмотрению. Таким же образом Гомер переменил наименование одной грации, назвав ее Пасифеею, и выдал ее замуж, дабы знали, что они не весталки7
Пасифея была выдана замуж за Сон, а Харита – за Гефеста.

Найду я и другого поэта, у которого грации являются опоясанными и одетыми в фригийские8
Сотканные из фригийской шерсти и украшенные шитьем, которое впервые введено фригийцами, как полагает Плиний.

Одежды. Подобным образом они изображаются и вместе с Меркурием, не потому, что благодеяния восхваляются разумом или красноречием, но потому, что так заблагорассудилось художнику. Равно и Хрисипп, который обладает остроумием, тонким и проницающим в глубину самой истины, который говорит только ради дела и употребляет слов не больше того, сколько их надо, всю свою книгу наполнил подобными глупостями, так что весьма мало рассуждает (о самом) способе оказания, принятия и возвращения благодеяний и так, что не басни он помещает в качестве приложения к этим рассуждениям, а самые рассуждения – в качестве приложения к басням. Так Хрисипп, сверх того, о чем писал Гекатон, сообщает, что три грации доводятся дочерями Юпитеру и Юноне, что они летами моложе Гор, но миловиднее их лицом и по сей причине даны в сопутницы Венере. Равным образом он считает относящимся к делу и название их матери: Эвринома9
От греч. ευρός – широкий и νεμεσναι – раздавать .

По его мнению, названа так потому, что раздача благодеяний свойственна людям, обладающим богатым состоянием, – как будто существует обычай давать матери имя после дочерей или как будто поэты передают настоящие имена. Как номенклатор вместо памяти руководится смелостью и дает имена всем, кого и не знает, так и поэты не считают нужным говорить истину, но, будучи вынуждены необходимостью или соблазнившись красотою, – каждого заставляют называться таким именем, которое было бы приятным для стиха. И для них нет обмана, когда они что-нибудь привносят в свою запись: так как ближайший (по времени) поэт заставляет их (т. е. граций) носить свое (выдуманное им) название. Вот тебе доказательство этого: Талия, когда о ней по преимуществу идет речь, у Гесиода называется Харитою, а у Гомера – Музою.

Глава 4

Чтобы самому не делать того, что порицаю, опущу все, не относящееся к делу и не имеющее ровно никакого отношения к предмету речи. Только ты защищай нас, как скоро кто-нибудь станет упрекать нас в том, что мы заставили стать наряду с прочими Хрисиппа, человека поистине великого, но тем не менее грека, остроумие которого слишком тонко изощряется и часто обращается против него самого. Даже и в том случае, когда он, по-видимому, нечто делает (серьезно), он колет, а не пронзает.

Какого же рода красноречие потребно в данном случае? Здесь следует говорить о благодеяниях и подвергнуть систематическому обсуждению то действие, которое служит главнейшим связующим звеном для человеческого общества. Надлежит дать норму жизни, дабы под видом щедрости не пленяло нас необдуманное легкомыслие и дабы (с другой стороны) это самое обсуждение, умеряя, не останавливало благотворительности, которая не должна ни совершенно отсутствовать, ни впадать в излишество. Следует учить (людей) – с охотою получать, с охотою возвращать и ставить для себя важной задачей – не только сравняться делами и душевным расположением с теми, кому они обязаны, но и превосходить их, потому что тот, на ком лежит обязанность воздать благодарность, никогда не сквитается (со своим благодетелем), если не превзойдет его. Одним следует внушать, чтобы они были чужды всяких расчетов, другим, чтобы считали за собою более долгов.

К сему-то благороднейшему состязанию, состоящему в том, чтобы благодеяния побеждать благодеяниями, и призывает нас Хрисипп при помощи таких рассуждений. По его словам, следует опасаться, как бы малым воздаянием благодарности не оскорбить святыни, ибо Хариты – дочери Юпитера, и не нанести обиды столь прекрасным девам. Ты преподай мне какое-нибудь из таких наставлений, благодаря которым я стал бы более благодетельным и более благодарным в отношении к тем, кто мне оказывает благодеяния, – благодаря которым благодетели и облагодетельствованные вступали бы между собою в духовное состязание, – так чтобы оказавшие (благодеяния) забывали, а должники сохраняли живое воспоминание. Все же выдумки, о которых было говорено выше, пусть остаются на долю поэтов, назначение которых в том и состоит, чтобы услаждать слух и сплетать интересные басни. Напротив – те, кто желает врачевать умы, поддерживать доверие в отношениях людей и утверждать в душе их сознание долга, пусть говорят языком серьезным и берутся за дело с большими силами, если только не считают возможным при помощи пустых и вздорных речей и бабьих аргументов пресечь такое опаснейшее зло, как полное забвение благодеяний (beneficiorum novas tabulas).

Глава 5

Насколько необходимо обойти всё излишнее, настолько же необходимо доказать, что нам прежде всего надлежит исследовать, в чем состоит наш долг при получении благодеяния. Ибо один утверждает, что его долг состоит в тех деньгах, которые он получил, другой, что (его долг) состоит в совете, третий – в должности, четвертый – в управлении провинцией. Но все это – только знаки благодеяний, а не самые благодеяния. Благодеяния нельзя осязать рукою: оно заключается в душе. Существует большая разница между материею благодеяния и самим благодеянием. Посему благодеяние заключается не в золоте, не в серебре и не в каком-либо другом из предметов, слывущих весьма ценными, но в самом расположении дающего. Люди неопытные обращают внимание только на то, что бросается в глаза, что дается и становится предметом обладания, и, напротив, мало ценят то, что на самом деле дорого и ценно. Всё, чем мы владеем, что мы видим и к чему прилепляется наша похоть, – (непрочно) преходяще; судьба или неправда могут у нас отнять это: благодеяние же продолжает пребывать и после утраты того предмета, чрез посредство которого оно было оказано. А чего никакая сила не может упразднить, то сделано надлежащим образом. Я выкупил у пиратов своего друга – его схватывает другой враг и заключает в темницу: он (в данном случае) уничтожает не благодеяние, но пользу, проистекшую от моего благодеяния. Я возвратил кому-нибудь детей, спасенных во время кораблекрушения или пожара, но их похитила болезнь или какое-нибудь случайное несчастие: и с их утратою продолжает пребывать то, что оказано чрез них. Таким образом, все, ложно усвояющее себе имя благодеяния, служит лишь вспомогательным средством, при помощи которого проявляется дружественное расположение. То же бывает и в других случаях, где различается внешний вид и самая сущность дела. Император жалует кого-нибудь ожерельями и венками, которые даются за вступление на стену неприятельского города (corona murali) или за спасение жизни гражданина (corona civica). Что такого ценного заключают в себе: венок, расшитая тога (praetexta), ликторские связки, трибунал или колесница? В них заключается не самая почесть, а только внешние знаки почестей. Подобным образом и то, что представляется нашим взорам, не само благодеяние, но лишь след и знак благодеяния.

Глава 6

Итак, что же такое благодеяние (само по себе)? Благодетельное действие, которое дает радость (другим) и, давая, получает ее, действие, совершаемое с готовностью, охотно и по собственной доброй воле.

По сей причине важно не то, что делают или что дают, но то, с каким расположением духа это совершают, ибо в этом-то расположении лица, дающего или делающего, и состоит самое благодеяние, а не в том, что дают или делают. Большую разницу между тем и другим можно видеть уже из того, что благодеяние всегда остается благом, тогда как то, что делается или подается, – не благо и не зло. Дух возвышает малое, очищает нечистое и лишает цены великое и слывшее ценным; само же по себе то, к чему стремятся, не имеет никакой природы: ни доброй, ни злой; важно то направление, какое дает ему виновник действия, от которого зависит назначение предметов. Самое благодеяние состоит не в том, что составляет предмет исчисления и раздачи, подобно тому, как не в самих жертвах состоит почитание богов, хотя бы они были тучны и блестели золотом, но в благочестивом и непорочном (расположении) настроении духа молящихся. Таким образом, люди добродетельные бывают благочестивыми даже и в том случае, когда их приношение состоит из одних зерен и похлебки, а злые, наоборот, не оставляют нечестия, хотя бы и обильно орошали кровью алтари.

Глава 7

Если бы благодеяния заключались в предметах, а не в самом расположении души того человека, который их оказывает, то они становились бы (для нас) тем важнее, чем важнее то, что мы получаем. Но это ложно: нас всегда наиболее одолжает тот, кто малое дал великолепным образом, кто душою сравнялся с богатством царей, кто дал немного, но охотно, кто, увидав мою бедность, забыл о своей, кто возымел не только охоту, но (даже) и горячее желание оказать мне помощь, кто счел себя облагодетельствованным, когда оказывал благодеяние, кто дал так, как бы и не думал о возвращении и, получив обратно, – как бы и не давал, кто нашел и стремился найти удобный случай для помощи.

Напротив, с неблагодарностью относятся к тому, что, как я сказал, насильно вымогается или случайно перепадает от дающего, хотя бы это казалось по содержанию и по внешнему виду великим. С гораздо большей благодарностью принимают то, что подается ласковой, чем то, что подается полной рукой. Один мне дал немного, но больше он и не мог! А другой дал и много, но зато колебался, медлил, давая, воздыхал, подал гордо, выставил это напоказ и желал угодить (вовсе) не тому, кому давал: давал он для (своего) честолюбия, а не для меня.

Среди многих и разнообразных заблуждений людей, живущих безрассудно и необдуманно, мне кажется, досточтимый Либералий, нет почти ничего более опасного, как то, что мы не умеем ни давать, ни принимать благодеяний. Благодеяния же, худо оказанные, обыкновенно худо и принимаются, и если нам их не возвращают, то поздно жаловаться: мы потеряли их в тот самый момент, когда давали. И неудивительно, если среди наиболее распространенных и наиболее тяжких пороков чаще всего встречается неблагодарность. Это, очевидно, зависит от многих причин, и, во-первых, – от того, что мы не выбираем людей, которые были бы достойны благодеяния, но, имея в виду приобрести должников, тщательно собираем сведения относительно их родовых имений и движимого имущества. Мы не бросаем семян на истощенную и бесплодную почву, благодеяния же скорее безо всякого разбора разбрасываем, чем даем. И нелегко сказать, что хуже: не сознавать благодеяния или требовать его обратно, ибо благодеяние есть долг такого рода, что из него следует возвращать только то, что охотно возвращается; тяготиться им весьма постыдно по той причине, что для оправдания доверия (в этом случае) нужны не материальные средства, а душа. Благодеяние возвращает тот, кто охотно сознает его. Но если и лежит вина на тех, кто даже в сознании не воздает благодарности, то не безвинны и мы. Много мы встречаем неблагодарных, но еще более сами делаемся такими. В одном случае мы бываем сурово требовательны и притязательны, в другом – легкомысленны и очень скоро раскаиваемся в своем благодеянии, в третьем – бываем сварливы и жалуемся, когда упускают малейшую возможность нам уплатить. Таким образом мы отравляем всякую благодарность не только после того, как оказали благодеяние, но и в тот самый момент, когда оказываем. В самом деле, кто из нас бывал доволен, когда его просили недостаточно усердно или только однажды? Кто, замечая, что к нему хотят обратиться с просьбой, не нахмуривал бровей, не отвращал лица, не притворялся занятым и длинными речами, намеренно бесконечными, не отклонял удобного для просьбы случая, не избегал, при помощи разнообразных хитростей, людей, прибегавших к нему со своими нуждами? Будучи же застигнут в безвыходном положении, кто не старался оттянуть времени, давая этим осторожный отказ, или хотя и обещал, но через силу, нахмурив брови, сердито и едва выговаривая слова? Но ведь никто охотно не признает себя должником в том случае, когда он не получил, а вынудил. Может ли кто быть благодарен тому человеку, который гордо бросил благодеяние, с гневом выкинул его или оказал его уже после того, как утомился, с тем только, чтобы избежать докуки? Ошибается, кто питает надежду на благодарность со стороны того, кого он изнурил проволочками, измучил ожиданием… Благодеяние принимается с таким же чувством, с каким оказывается; посему не следует оказывать его с пренебрежением. Ведь каждый бывает обязан только самому себе тем, что он получил от другого (как бы) без его ведома. Не следует быть и медленным, ибо кто медленно делал, тот, очевидно, долго не имел охоты делать, а во всяком деле дорого ценится охота. В особенности же благодеяние не должно быть оскорбительным. В самом деле, если природа устроила так, что обиды оставляют более глубокий след, чем благодеяния, и последние скоро исчезают из памяти, тогда как первые надолго в ней остаются, то чего ждать тому, кто, оказывая благодеяние, причиняет обиду? Подобному человеку достойную благодарность воздает тот, кто забывает его благодеяние. Не должна охлаждать в нас усердия к благотворительности и масса людей неблагодарных. Ибо, во-первых, мы сами, как я сказал, увеличиваем ее. Во-вторых, сами бессмертные боги не получают отвращения к своей щедрой благотворительности, несмотря на существование святотатцев и людей, с пренебрежением к ним относящихся. Они продолжают поступать сообразно своей природе и оказывают свою помощь всему, между прочим, и тем самым людям, которые плохо понимают их благодеяния. Последуем их примеру, насколько это позволит человеческая немощь; станем дарить благодеяния, а не отдавать в рост. Вполне достоин быть обманутым тот, кто, давая, помышляет об уплате.

«Благодеяние худо принято». Но ведь и дети и супруги обманывали наши надежды, тем не менее мы и воспитываем, и женимся, и до такой степени идем наперекор опыту, что, раз испытав поражение, снова ведем войны, раз потерпев кораблекрушение, снова пускаемся в море. Насколько более благородно быть постоянным в благодеяниях! Кто не оказывает благодеяний по той причине, что не получает их обратно, тот, очевидно, оказывает их с целью возвратить; этим он дает благовидный предлог для неблагодарных. Однако и сим последним людям постыдно отказывать в благодеяниях, хотя они того и заслуживают. Сколько недостойных света – однако день настает, сколько жалуются на то, что они родились, однако природа производит новые поколения и терпит существование тех, которые сами лучше бы желали вовсе не жить! Возвышенной и доброй душе свойственно искать не плодов благодеяний, но самих благодеяний, и среди худых людей отыскивать хороших. Какое было бы величие в том, чтобы приносить пользу многим, если бы никто не обманывал? Добродетель в данном случае заключается в оказании благодеяний безо всякого расчета на их обратное возвращение. Плоды благодеяний пожинаются благородным человеком немедленно. Неблагодарность не должна смущать нас и поселять апатию к столь прекрасному делу, так что, если бы у меня даже совсем была отнята надежда найти благодарного человека, то и в таком случае я предпочел бы лучше не получать благодеяний обратно, чем не оказывать их. Ибо кто не оказывает благодеяний, тот предваряет проступок неблагодарного. Выскажу свою мысль: кто не возвращает благодеяния, тот погрешает более, кто не оказывает, тот – скорее .

«Когда станешь расточать благодеяния толпе, то много их надо потерять, чтобы однажды (сделать) положить хорошо» .

В первом стихе ни с чем нельзя согласиться, во-первых, потому что благодеяний не следует расточать толпе, а во-вторых, потому, что расточительность вообще не заслуживает похвалы, тем более в благодеяниях. Если оказывать благодеяния, не руководясь рассудком, то они перестают быть таковыми и получают какое-либо другое имя. Заслуживает внимания второй стих, где одно удачно оказанное благодеяние рассматривается как вознаграждение за убытки, причинные потерею многих. Но посмотри, прошу тебя, не будет ли и более близким к истине, и более сообразным с достоинством добродетельного человека посоветовать ему оказывать благодеяния даже в том случае, когда нет надежды ни одного оказать удачно. Дело в том, что неосновательно предположение, будто бы «много (благодеяний) надо потерять»…

Ни одно (благодеяние) не пропадает, так как, кто теряет его, тот, очевидно, рассчитывал заранее (на прибыль). Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для благодеяния. Никто не записывает благодеяний в долговую книгу и не напоминает о них каждый день и час подобно жадному заимодавцу. Добрый человек никогда и не думает о них, если не напомнит лицо, возвращающее (долг). В противном случае благодеяние принимает вид ссуды. Записывать благодеяния в расход – постыдное ростовщичество. Что бы ни случилось с первыми твоими дарами – продолжай раздавать их; лучше, если они будут находиться у людей неблагодарных, которых со временем стыд, или какая-нибудь случайность, или подражание могут сделать благодарными. Не отступай: продолжай свое дело и стремись к жребию мужа добродетельного. Подавай помощь: кому средствами, кому кредитом, кому расположением, кому советом, кому полезными наставлениями. Звери и те сознают за собою обязанности. Нет ни одного дикого животного, которого бы нельзя было приручить и привязать к себе посредством заботливого ухода. Так укротители безнаказанно касаются пасти львов; диких слонов, при помощи корма, приручают до такой степени, что они послушно отправляют работы . Таким образом, постоянные благодеяния покоряют даже существ, лишенных разума и способности оценить их. С неблагодарностью отнеслись к твоему первому благодеянию? Ко второму уже так не отнесутся. Забыли о том и о другом? Третье приведет на память и забытые!